ЭПИЗОД МЕСЯЦА
Дом раскисал под осенними дождями и кое-где осыпался. Сегодня жертвой непогоды стала эта слепая кишка, упирающаяся в тупик, наглухо замурованная ещё сотню лет назад. Обвалился пласт штукатурки – ничего особенного, никого не задело, обошлось, но все усиленно препарировали мусор. Потому что в осколках – пятна красок и обрывки линий, как оказалось позже – кусочки мозаики, старого рисунка, оставленного здесь кем-то когда-то зачем-то. Картинка была мрачной, несмотря на обилие цвета и форм и отсутствия внятного сюжета: спирали и закорючки сплетались вместе в причудливую кислотную геометрию, по лабиринтам узоров бродили странные животные – безликие химеры, все с разным количеством лап, хвостов и голов. Всё вместе напоминало траурную вязанку крысиного короля. Картинка была нездоровой. Старой. И смутно знакомой: внизу невнятная подпись, угадать которую могли лишь те, кто знал Дом с малолетства. Фреска со стенки – этакая невидаль для отупевшего по осени домовского люда. Дети принялись растаскивать её по кусочкам, они уносили Историю в полной горсти, рассовывая по карманам, ещё не зная, зачем спасают, но чувствуя – это очень-очень важно, спрятать фреску, пока не пришли глупые взрослые. Дело не в красоте – их стены и без того кренятся во все стороны под натиском надписей и рисунков. И даже не в древности находки. А в колесе, которое – они знают – надвигается на них, и с наступлением лета раздавит и подомнёт под себя. Каждая спица этого колеса – безликая химера. Сорока-Ворона унёс картинку в себе. Передал маленькому вихрастому мальчику из далёкого прошлого: там уж точно никто не найдёт.
ИНФОРМАЦИОННЫЙ СТЕНД
набор видящих временно приостановлен
гостевая книга •
о Доме и обо всем •
мужская половина •
женская половина •
план здания •
сюжет и f.a.q •
занятые внешности •
стайность и группы •
♦16 ноября 16: введен упрощенный шаблон анкеты для нпс персонажей; для игры необходима регистрация одноименного ника. все подробности акции уточнять у администраторов.
♦ 19 сентября 16: у нас новый дизайн! выловленных блох направляйте прямехонько по адресу Бастарда.
♦ 18 марта 16: теперь нас можно читать без смс и регистрации! для этого вам всего-то и нужно, что зайти под ником Читатель и ввести простой пароль 1234, и наслаждаться красочными постами и феерическими отыгрышами.

♦ 20 декабря 15: yне забывайте сообщать нам о npc, которых вы упоминаете в своих отыгрышах, но не желаете вводить полноценными персонажами, - мы внесем их в базу данных. еще раз напоминаем, что на нашей ролевой разрешено регистрировать ники только кириллицей.

♦ 1 декабря 15: ролевая официально объявляется открытой, однако текстовое наполнение и добавление графического контента все еще активно идет. За пожелания и предложения, а также просто за мнения и активность будем целовать в обе щеки и награждать ананасовыми леденцами.
АДМИНИСТРАЦИЯ И МОДЕРАЦИЯ
бастард  никто  пастырь  эхо  имя игрока  имя игрока
☽ HOME'OSTASIS - НАША ГРУППА ВКОНТАКТЕ ☾
ФОРУМ ВОСПИТАННИКИ ПОИСК ПРОФИЛЬ ВЫХОД
новые сообщения активные темы ответы темы без ответов мои сообщения мои загрузки всё прочитано
Приветствуем в Серодомье, Читатель.
Последний раз вы возвращались из Наружности - Вчера 19:47.
» home'ostasis » интермедия » настоящее что-нибудь ∞
настоящее что-нибудь ∞
Страница: 1Тема закрыта
110 января 20:11
ЧЕЗАРЕ
справедливость не милосердна
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: вершители
♦ диагноз: слепота, сердечная недостаточность
♦ суть: ясновидец
♦ метки в деле: zero
Чезаре
исписано стенок: 95
вещицы на обмен: +111
НАСТОЯЩЕЕ ЧТО-НИБУДЬ

♦ дата: ∞ ♦ участники: Сорока-Ворона, Чезаре.
У одного одиночество – это бегство больного, а у другого – бегство от больных.
милосердие не справедливо
Профиль
211 января 08:22
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Что-то очень осеннее, набрякшее дождём.
Сидел во дворе и вроде бы как отдыхал. В компании лучших своих усталостей: расставил их вокруг себя в своей внутренней молельне, так, чтобы глядели прямо мне вовнутрь и глаз с меня не спускали – если б не они, наверняка бы разлетелся на кусочки с первым порывом ветра или стёк бы в серую землю, сплавился бы с ней на веки вечные. А дальше – сплошная неизвестность. Сейчас она мне ни к чему. Сейчас я – истинный аскет: только и знаю, что цепляться пальцами за скамейку, не давать распадаться кучке атомов, формирующих меня,  и ждать, пока в спальне закончится этот кошмар, именуемый уборкой.
И вот тут-то, между выполнением первой и второй задачи из списка произошло ЭТО. Сначала даже не понял, что именно…
Есть такие люди, которые думают, что они – навсегда. Или, может, просто не суют нос дальше, чем на следующие пять-десять секунд своей жизни. Результат всё равно один: очень быстро сам начинаешь верить в монументальность и незыблемость этих безвременных титанов. Чезаре создаёт именно такое впечатление. Очень трудно распадаться, когда в паре шагов от тебя сидит что-то вечное. Сидит – и ковыряет какой-то узловатый сучок, выходит, творит.
Хотя его я заметил не сразу. Потому что такие, как он, очень хорошо умеют сливаться с окружающей средой. Таких бы – да в Тени, взамен трухлявой и зачервивевшей старой птице. Работает по принципу: я тебя не вижу – а значит, тебя и вовсе нет. Мне это хорошо известно. Лет в 7 я отказывался верить в космос и всё то, что его наполняет, пока не увижу своими глазами. Не увидел, конечно, но свыкся с его негласным существованием, вот и Слепец, кажется, свыкся с тем, что я сижу здесь, раз уж дал мне себя заметить.
Тут вдруг поворачивается ко мне (видимо очень его бесит, что я так уставился), и вот оно – маленькое происшествие…
…Это как идти очень занятым по улице и неожиданно впилиться в лужу. Выругаться, утереться и идти себе дальше, как будто ничего не было. «Как будто» –  это очень важно, факт остаётся фактом: красный свет, тормоз. Всё. Ты уже не такой занятой, потому что волнуешься, не видел ли кто твой конфуз, и то и дело останавливаешься проверить, хорошо ли отряхнул брюки. То есть реальность сказала тебе: не забывайся. Сказала: знай своё место.
Я видел такое пару раз в Наружности. Люди там жуть какие: выглядят так, будто всё время решают самые важные вопросы, и шар земной вращается только усилиями их разума. Им такая лужа порой очень нужна. Очень всё это смешно.
Но рассказывать об этом смысла мало… Это нужно хоть разок увидеть. Тогда – всё поймёшь. А рассказывать – это не то совсем, это условно, это так…

А Сорока-Ворона – рассказал. Зацепился взглядом за обрывок акварельного облака – и рассказал. Как будто вовсе не для Чезаре, который сидел тут же, на соседней скамейке, а для того только, чтобы скинуть лишний груз.
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
314 января 19:56
ЧЕЗАРЕ
справедливость не милосердна
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: вершители
♦ диагноз: слепота, сердечная недостаточность
♦ суть: ясновидец
♦ метки в деле: zero
Чезаре
исписано стенок: 95
вещицы на обмен: +111
Если бы он начинал свои пространные монологи словами «привет, а я тут…», Чезаре давно бы его задушил.
Для Чезаре он всегда оставался двойственным, не цельным, составленным из перемешанных осколков. Словно два образа – фантома, - накладываются друг на друга, мерцают, создавая странный ореол битого колючего стекла вокруг. Защитный пояс астероидов. Чезаре нравилась его воронья натура, сорочья же откровенно раздражала и отталкивала. Как может в одном человеке уживаться два совершенно разных существа? Размышлять о том было занимательно под монотонную порой рваную, весьма сбивчивую речь. Ворона просто рассказывал, сам не понимая, зачем. Сорока глотал окончания, давился словами, осознавая – кому и что. Ворона монотонно читал с листка памяти, Сорока был не в силах его остановить. Чезаре задумчиво поджимал губы, ощупывая очередную заготовку, подгоняя ее ножом. За его словами постоянно крылись два рта, две головы и всего два крыла. Из-под ножа Чезаре выходили какие-то химерные уроды о двух душах, которых потом приходилось ломать.
«Мне не нравится, когда ты начинаешь врать. Небо сегодня не мутно-серое, а бледно-голубое как прозрачное стекло, трава – все еще яркий изумруд, а не жженая умбра или старый осенний янтарь. Холодный северный ветер несет запах далеких костров и прелых листьев - еще не осень, но уже почти. Может это я забыл, как выглядят настоящие цвета? Для меня мир уже давно делится на красный и черный, с легкой примесью бледно-желтого»
Чезаре молчал и просто смотрел – сложно выдержать пустой взгляд слепого, он заставляет чувствовать себя не в своей тарелке. Ворона нисколько его не смущался, он продолжал говорить, цедить слова, надевая их как бусины на суровую нитку. Ни один конец ее не был подвязан, и бусины-слова свободно соскальзывали, рассыпались по сырой земле, терялись в траве, чтобы никогда уже не быть поднятыми. Иногда Чезаре казалось, что он и сам позабыл все цвета, позабыл весь мир вокруг и видит его совсем не таким, как есть на самом деле, что оба они тут слепцы.
Он никогда не отвечал – диалог был не нужен им обоим. Вороне надо было выговориться, а что Чезаре? В какой-то момент он поймал себя на мысли, что ищет этот усталый хрипловатый голос, прислушивается к звукам вокруг. Все, что говорил Сорока-Ворона было настоящим: это были осколки его жизни, пропуск в какой-то иной мир - пусть временами и придуманный, домысленный, но совершенно не похожий на тот, в котором жил Чезаре.
Все это очень смешно, если задуматься. Чезаре всегда считал себя человеком самодостаточным, не нуждающимся ни в чем внешнем. Оказалось – неправда. Все это смешная, глупая неправда.
- Ты пахнешь едкой хворью, знаешь?.. - зачем-то сказал он однажды, перед тем как уйти, унося с собой нитку чужих бус, собранных украдкой. И когда библиотечную тишь прорезал громкий грай довольной сороки, Чезаре понял: затяжная осень, наконец, кончилась. Скок-поскок по плиткам пола, отбивая каблуками звонкую дробь. И никакой болотной кислятины, только свежесть вычищенных перьев. Чезаре скупо улыбнулся, переворачивая ощупью очередную книжную страницу. Что ему до смены чьих-то сезонов?
милосердие не справедливо
Профиль
418 января 16:02
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
На следующий день после драки с Морзе Сорока-Ворона нашёл Чезаре в библиотеке. В читальном зале пахло книжной пылью и птичьим страхом: страх Ворона принёс на себе, боялся, что Меченый настучит, и придётся застрять в Могильнике до первого снега – лечиться от депрессии, поглощая в неизмеримых количествах пилюли карамельного плацебо. А так – если Паукам вдруг взбредёт в голову искать Сороку-Ворону среди книжных полок и тишины, то их глазам явится умилительная картина: два друга мирно предаются саморазвитию. Никаких буйных психопатов. Ложная тревога.
Чезаре читал: его пальцы сосредоточенно исследовали лунную поверхность страницы: кратеры и возвышенности Брайля. Солнечный луч сделал слепого половинчатым, разрезал прямо посередине, на одной части его лица танцевала золочёная пыль. Сорока-Ворона оценил мрачный юмор случая. Но сегодня он был целым.
Видящий придвинул стул и занял своё место в тени. Молчал. Смотрел на свои сцепленные пальцы с вишнёвыми следами вчерашнего безумия. Потом взглянул Чезаре в лицо. Поначалу, в самые первые их встречи, когда он видел мутные стёклышки этих глаз, то думал, что чувствует особую власть – власть над слепцом, которому можно наплести всё, что угодно. Только это было не то, и игрушка быстро надоела даже Сороке. Придумывание смысла неуместно в монологах на двоих. И Сороке-Вороне пришлось мириться с тем, что он приходит к Чезаре бесцельно.
Наконец, он решился. Поймал беспокойную руку слепца и сбросил её со страницы, как огромное насекомое. Посмотрел на обложку книги.
– Ты уверен, что читаешь то же самое, что читают зрячие? – спросил Сорока-Ворона. – Я хочу сказать, ты же не можешь прочесть это вслух? И как тогда сравнить?
Сморозил глупость. Чёрт возьми.
– Я о том, что мне совершенно не нравится разговаривать на разных языках. С кем бы то ни было. 
Слова посыпались, как мёртвые песчинки, и вот на столе уже целая песочная горка, груда неоправданно бессвязных слов. Он и тут нарушил правила игры. Полагалось возводить из этого песка замки (не надеясь даже, что кто-нибудь будет любоваться ими), и водить по их коридорам Чезаре, претворяясь, что они – два совершенно случайных туриста.  «Посмотрите, пожалуйста, налево». А там – сегодня только кучка мусора. Всё потому, что Сороке-Вороне ужасно неловко было столкнуться с болезненным собой, таким, «пахнущим едкой хворью» и очень психованным. Он ужасно не любит этих встреч. А ещё потому что невозможно не горбатиться, когда давит горькое чувство вины – вины за то, что врагу пришлось капитулировать. Почему так трудно завоёвывать новые территории? 
– Забей, короче… Вообще-то я собирался рассказать тебе про лето, – птица неожиданно смутился, осознав, каким идиотом выглядит, и уткнулся пылающим лбом в столешницу. Всё должно идти по другому сценарию. В этом месте он должен произносить свой, что называется, à part, но как назло, именно сегодня ему взбрело в голову просить присутствия Чезаре.
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
522 января 00:25
ЧЕЗАРЕ
справедливость не милосердна
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: вершители
♦ диагноз: слепота, сердечная недостаточность
♦ суть: ясновидец
♦ метки в деле: zero
Чезаре
исписано стенок: 95
вещицы на обмен: +111
«Мы и так говорим на разных языках, потому что живем в разных реальностях, в разных плоскостях, которые лишь случайно пересекаются по короткой прямой раз в три недели. Кто-то из нас лишен главного. Или оба? Это роднит и отталкивает одновременно. Как бы забавно это не звучало, но в мире с набором в три цвета легко получается различить малейший оттенок ветра. Эх, Сорока…».
- Ты можешь отличить ветер по цвету? – спросил Чезаре, хмуря светлые брови. Северный, северо-западный, южный, - они все осязаемы и ощутимы, имеют свой вкус и цвет, запах. Если бы Чезаре не был слеп, то был бы психопатом, запертым в лечебнице и утверждающим, что он видит ветер. Или психические отклонения в нем породила слепота? Замкнутый круг. По лицу полз солнечный луч, парень чувствовал его тепло на скуле, медленно переползающим на спинку носа. От солнца даже у него выступят веснушки. Он бы хотел хоть раз их увидеть.
Они сидели через стол, через узкий библиотечный письменный стол, со сколотым лаковым покрытием, протертым сотней тысяч разных прикосновений. Чезаре медлил, хотя мог в ту же секунду подняться и уйти, не стерпев откровенную наглость. Фамильярность, панибратство и просто чушь. Он медлил, откладывая книгу, словно прощаясь проводя рукой по шероховатому листу; извиняясь, что придется забыть на время. Пальцы у Сороки оказались льдистыми и неуверенными, очень материальными наощупь.
...картинки вспыхивали одиночными слайдами, резкими и острыми, как битое стекло. Колкие осколки разлетевшегося витража из прошлого, которые Видящий набрал полные горсти, сжимая и перебирая в пальцах, шлифуя собственной кровью. Бесконечный идиот. Как такому живется?..
Чезаре беззвучно потянул воздух сквозь зубы, уверенно вскинул руку через стол коснувшись встрепанных темных волос, помедлил, точно не до конца осознавая что именно делает, попустил сквозь пальцы вихры на макушке. Неумелая не ласка даже, - то, что Чезаре не осознает до конца и осознавать не хочет, не сейчас, не стоит. Что-то скоблится в груди, под ребрами, что-то до ужаса напоминающее человечность. О, нет, чужеродный подселенец, откуда ты тут взялся?
Парень наклонился, подался ближе, ощущая, как под ребра впивается край столешницы, упрямо потянул Ворону за волосы, заставляя поднять голову. Коснулся открытой ладонью пылающего лба. Он не знает, как выглядит Видящий, нет, конечно, он ведь не может, значит, должен. Это против правил, слепым такое не положено. И даже странно, что Чезаре почти никогда никого не касается, не смотрит руками. Ему неинтересно? Все может быть.
«Иди скорей и руки сложи на камень чёрный тот, и вся чернота из души твоей на камень тот перейдёт», - Чезаре выдохнул совсем уж обреченно.
- Рассказывай, - потребовал, правда совсем не про лето, - Медленно и вдумчиво, как ты не умеешь, но попытаешься, конечно, - Чезаре тонко усмехнулся уголком бескровных губ в последний раз точно щенка потрепав парня по волосам. Мягкие, а по ощущениям должны быть как конская грива. И хорошо, что в голове сейчас столько мыслей, нет времени задумываться, почему в его жизни столько странных людей. Славные мысли, - якорь в пустоте.
Сорока сейчас был совсем не птицей, а длинноухим усталым щенком, обиженным на весь мир в целом, на себя в частности. Он злился и недоумевал, чуть-чуть грустил, слегка стыдился, а еще был напуган, но вот чего, Чезаре не знал: то ли слов, то ли поступков. Да все одно, кажется он ясно дал понять, что не будет судить. Он дал понять, что ему в общем-то плевать. Это тоже было ложью, пролегшей между ними и сцепившей намертво. Ворона пах горькой полынью и болотным багульником, немного загустевшей холодной кровью, а тоска его переливалась нежно-лиловым с проблесками густо-черного.
«Интересно, хоть кто-то еще знает, как много всего ты таишь?»
милосердие не справедливо
Профиль
622 января 09:10
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Его коснулась рука, тёплая, хранящая запах зимнего солнца и разноцветные ветры, сдувающие пряди волос со лба и омывающие горячее лицо.
Его коснулась всевидящая рука Вершителя: встань и иди.
И он побежал.
Сорока-Ворона поймал себя возле книжного стеллажа с Тремя веками русской поэзии в руках. Обложка у книги – цвета незрячих глаз Чезаре. Действительно, кто они такие, эти поэты, если не слепцы?
Птица с трудом вернул себя на место. Книгу положил рядом на стол – грузилом, якорем, чтобы не рыпался больше. Куда это ты собрался?
Чёрт меня знает.
Придурок.
Чезаре сказал: говори вдумчиво. Сорока-Ворона услышал: попробуй построить мост.
С чего же начать? Чтобы проклятый мост выдержал хотя бы одну шуструю перебежку, в один конец или с возвращением – всё равно.
Всё из-за того, что однажды я унюхал Изнанку…
Такое начало только всё испортит – не успеешь сделать шаг, как ухнешь вниз, мордой в грязь. Потому что про Изнанку они никогда не говорили. Сорока-Ворона не говорил. При Чезаре от Видящего отслаивалась какая-то его часть, которая упорно смотрит поверх голов, прямо в будущее, туда, где Изнанка не будет иметь никакого значения, как и новое – мирское – имя. Маячащий на горизонте мираж будущего вещал со своей высоты: ты не годишься. В Наружности, во время вылазок и вылетов Сорока-Ворона тоже хватал всё бездумно и жадно. Вещественный мир был так же хорошо ему знаком, как и зрячей ладони слепца. А вот другой – надматериальный мир – иногда позволял подглядеть Чезаре. А теперь – экзамен: покажи ему, чему ты научился. Построй грёбанный мост.
Так с чего же начать?
Решил начать с того, что взялся набросать первоначальную картинку. В нескольких вольных штрихах. Ввести, так сказать, в курс дела:
– Вчера вечером я немножко подрался с колясником Меченых, а сегодня засел в библиотеке переждать, пока утихнет буря. Так это видели они. Ну, те, кто там был.
Хорошее изображение, правдивое. Но ему явно не хватает глубины.
Сорока-Ворона замолк, клюнув взглядом стол. Покусал в задумчивости щёки. И тут вдруг как-то сжался, прямо до самого себя семилетнего – чтобы быть на одной ступеньке с внутренним зеркалом Чезаре.
Два мальчика сидят на лестнице, ведущей в реальную жизнь, в библиотеку на чердак. Лестница застлана мягким ковром солнечного света, а воздух пахнет  подбродившим крыжовником и подрагивает летним мором. Один мальчик, темноволосый, лопоухий и с разбитым носом говорит другому – светленькому и слепому:
– Я подумал – зачем люди строят заборы? Я подумал – разве не всё на свете принадлежит мне? И полез разорять чужой огород. Правда, я забыл, что бумеранг обычно возвращается.
Он показал слепому ссадину – заставил его потрогать засохшую кровяную корку.
– Прилетел прямо вот сюда. Я не сразу вспомнил даже, что когда-то его запускал. Ерунда. Уже даже не болит. Зато яблок я всё равно наворовал, сколько успел. Хочешь?
Мальчик достал из карманов горстку недозревших кислых яблочек.
– А так это вижу я, – сказал Сорока-Ворона.
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
726 января 04:21
ЧЕЗАРЕ
справедливость не милосердна
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: вершители
♦ диагноз: слепота, сердечная недостаточность
♦ суть: ясновидец
♦ метки в деле: zero
Чезаре
исписано стенок: 95
вещицы на обмен: +111
Стоит только открыть глаза, и ты увидишь всё на свете, весь мир; стоит только научиться смотреть. Чезаре разучился, зато отлично научился слышать и вслушиваться в тишину – даже слишком хорошо.
- Я слышу, как у тебя в голове напряженно скрежещут шестеренки, перемалывая попавший в них песок. Генеральная уборка, знаешь ли, - Чезаре постучал себя указательным пальцем по виску, вздохнул и ленивым движением отбросил со скулы щекотную прядь льняных волос, заводя ее за ухо.
«Хватит. Просто перестань думать так громко. Так громко – и в одиночестве».
- Можно я коснусь тебя? – вопрос несмелый, а тон неуверенный не похожий на обычный твердый, почти приказной, нет этот – другой. Дрожащий детский голос не примерившегося со своей утратой, испуганного необходимостью самого вопроса. Чезаре протягивает руку раскрытой ладонью вверх. Жест означающий «смотри, я пришел с миром». Для Чезаре он значит другое, для Чезаре это – я принес мир в ладони, дотронься, но только осторожно.
Смешно, но тот, кто в жизни громче всех смеется, на самом деле сам таится и умеет хранить даже чудовищные в своей простоте секреты. И это особый талант принимать без вопросов, без тупого непонимания, без попыток настойчиво выведать, стребовать объяснений. Забирать ровно столько, сколько тебе готовы отдать и ни капли больше.
- Так можно? – просьба звучит все тише, замолкает, срывается с губ и повисает в загустевшем воздухе, серебрится паутинками пыли, попав в ловушку солнечного луча. Чезаре не видит, но чувствует. Он может протянуть руку и коснуться, безошибочно находя тонкую золотистую нить, дернуть как струну, чтобы она зазвучала высоким чистым звоном.
- Можно?..
Видеть и чувствовать – совершенно разные вещи, поэтому Чезаре помедлил, а потом решительно дернул Ворону за прядь волос у виска, намеренно причиняя жгучую боль. Он ждет, пока парень тяжело оторвет себя от стола, непонимающе вскинется: за что? Тогда Чезаре найдет его скулу ладонью и слепо, оборвав все связующие нити внутреннего зрения, обведет его лицо кончиками пальцев. Осязать не то же самое, что видеть, пусть глазами или же чем-то еще, неподвластным обычному человеческому пониманию. Ссадина на спинке носа шероховатая, едва поджившая. Болит должно быть, потому что Сорока морщится, но не отстраняется, безропотно позволяя себя изучать. Разлет бровей, излишне острые скулы о которые, пожалуй, можно порезаться по неосторожности – были они такими всегда? – твердая линяя челюсти, дрожащие крылья носа острого, болезненная складка губ – все это Чезаре пальпировал едва касаясь, точно доктор на осмотре. Наверное, это щекотно; Сорока улыбался, дергал уголком губ. А может, ему просто было неловко, такое иногда случается.
- Прекрати, - прошипел Чезаре и замер, пораженный мелькнувшей картинкой оттенка сепии, и убрал руки от лица парня, находя его ладонь, безвольно лежащую на столе. Теперь Сорока оскалился уже от боли, думая, что он не способен заметить. Костяшки воспаленные и опухшие, - Заразный Меченый тебе попался, - кивнул Чезаре, отпуская его кисть.
- Ты прячешься, - безошибочно опредил он, скрещивая руки на груди, - боишься его? Или себя?
Ему потребовалось много времени, чтобы понять. Для Чезаре никогда не существовало принятия без понимания логики вещей. Ворону можно было просчитать, Сороку – нет. Когда они смешивались, то становились совершенно непредсказуемым человеком-вероятностью, раз за разом умудряющимся пробуждать в нем самом истовый интерес. Твердая логика, чтобы поверить в нее самому. Чезаре иногда предпочитал обманываться, но и то с умом и изяществом.
- Это хоть стоит того? – вопрос вырвался сам по себе неожиданно для них обоих. Чезаре с сожалением закусил губу, замолчал, устало хмурясь.
милосердие не справедливо
Профиль
826 января 17:56
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Личное пространство мало что значило для Сороки-Вороны, когда тучи над его головой расходились. Ещё меньше – когда ясное небо заволакивало кислотным туманом веселья. Но он всё равно улыбался, пока руки Чезаре изучали лицо, запечатлевали образ на подушечках пальцев, слишком чувствительные, похожие на оголённые провода, соединяющие слепца с миром живых. Чезаре смотрел на Видящего впервые. Значило ли это, что Сорока-Ворона пробудил в нём интерес? Значило ли это, что фигурки двухголовых химер, которые иногда рождались из-под ножа Чезаре, перестанут быть такими уродливыми? Можно ли будет оставить в живых хоть одну?
Сорока-Ворона кое-что подглядел. Всего на одну минутку, но этого достаточно, чтобы он сохранил под веками впечатливший его образ: каменный истукан с острова Пасхи с сердцевиной из тёплого дерева. Сорока-Ворона подумал, что Чезаре фантастичен. Совершенно ненормален, двойственен и хочет познать сам себя, хотя цементно уверен в обратном.
Только зачастую приятное заблуждение – всего лишь приятное заблуждение.
Так что они оба могут ошибаться. Имеют право.
Между ними что-то возникло. Вот прямо сейчас. Оно похоже на тонкую струну, звенящую от напряжения. Хотя, быть может, я предаю слишком большое значение мелочам?.. Да нет же, вот оно: всегда очень хрупкое, почти невидимое, эфемерное. Повезло, что заметил. Просто повезло.
Искренность.
Птице не хотелось обкрадывать эту искренность-в-пальцах, искренность, которая спрашивает разрешения, прежде чем появиться на свет. Поэтому он сказал:
– Я боюсь таких вот вопросов. Типа того, что ты задал последним. Они всегда звучат так, как будто бы кто-то не успел вовремя остановиться. И – шмяк – на асфальт.
Как будто бы музыкант уронил барабанную палочку – с этого момента мелодия зазвучит по-другому.
Свет солнца уже стёк Чезаре на плечо. Ютился там, как кот, уткнулся носом в шею. Лицо слепца было в тени, на его – Сороки-Вороны – территории.
– Ты сам на себя смотрел? У тебя... У тебя такое лицо…Ну... О, чёрт! Хер с ним. У меня всегда было хреново с описаниями.
Нет. Во второй раз он уже не преодолеет дистанцию. Не сегодня. Сделаешь шаг – и из-под ног полетят в пропасть комья земли. Сорока-Ворона отступил. Что-то заставило его это сделать.
Он поднялся с места, сжал книгу в пальцах.
– Так. Я пойду… Достану себе кофе. И возьму эту книгу… Вообще, я не особенно люблю читать. Тем более поэзию. Но… Тебе принести? Кофе.
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
929 января 20:43
ЧЕЗАРЕ
справедливость не милосердна
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: вершители
♦ диагноз: слепота, сердечная недостаточность
♦ суть: ясновидец
♦ метки в деле: zero
Чезаре
исписано стенок: 95
вещицы на обмен: +111
Какое? Чезаре вздохнул, склоняя голову, скрывая белесую пустоту глаз за светлой рассыпавшейся челкой. Поморщился едва заметно, дернул плечом, словно пытаясь согнать со свитера пригревшееся солнце. Сорока – непоследовательный и сложносочиненный. Говорит о кофе, а думает о страшном. Говорит о страшном, а думает…
Чезаре сложил подрагивающие спазмом незавершенного прикосновения ладони на коленях. Он был не из тех ужасно тактичных людей, которые на любую неловкость, даже не связанную непосредственно с ними, несколько раз пылко извинятся и скажут, махнув рукой: забудь и не было, все будет хорошо.
Было.
Вопрос упал камнем в глухой колодец и долетел до дна. Только вот воды на дне не оказалось, лишь звучное злое и излишне громкое эхо. Видящий словно осознанно ударил по самому больному, по самому затаенному. Откуда он мог знать? Да неоткуда. Слишком проницательный, черт его дери. Чезаре словно оглушили на долгий миг, а и без того объятый темнотой мир вдруг растерял все звуки и запахи. Ему ужасно захотелось схватить Ворону за руку, сжать тонкие пальцы до боли и рявкнуть глаза в глаза: какое?! давай же, живо говори! Только не поможет. Бессмысленно. Чезаре злился в пустоту, сцепляя пальцы.
- У тебя отражение не двоится? – спросил он, не удержавшись, резко поднимаясь на ноги. Взял в руки книгу, ладонью отмахнулся от настойчивого солнечного зайчика, скользнувшего по обложке, и повернувшись на каблуках, зашагал к выходу из библиотеки. Ему надо было подумать – в одиночестве, успокоиться, пережить колкое разочарование в собственном бессилии. Не первый и не последний раз, мог бы уже привыкнуть и перестать реагировать так остро. Рука дернулась, сжимаясь на гладком книжном переплете, вторая инстинктивно потянулась к лицу. Чезаре зло одернул себя, затылком чувствуя буравящий взгляд Сороки.
«Он не мог знать. Ты ведешь себя как ребенок», - со вздохом отчитал самого себя Чезаре.
Ребенок. Ему снова было семь. Видящий зачем-то разбудил дремлющего давно потерянного во времени мальчишку, умудрился всего парой фраз вызвать на откровенность и пребольно стукнуть по лбу.
«Но он не знал!»
Не знание не освобождает от ответственности. Так, ладно, слишком много вокруг пернатых. Нужен перерыв. Многодневный.
Но многодневного не получилось. Спустя три дня Чезаре уже терпеливо ждал, пока Тени разойдутся по своим комнатам, оставив Сороку одного. Меж этих стеллажей Чезаре было скучно, тут обитали книги исключительно для тех, кто видит текст и понимает буквы. Гладкие прохладные страницы: негде на них остановиться, замереть. Парень рассеянно цеплял книгу за книгой, гладил корешки, вдыхая запах старой типографской краски, и ждал, когда появится возможность подойти. Ожидание затягивалось, книжные страницы пахли старым кладбищем, поддавшись времени и пыли, Тени то рассыпались звонким смехом, то сходили до тишайшего доверительного шепота.
Сорока замер, ощутимо подобрался, стоило ему занять стул рядом.
- Извини, - скупо через силу выдавил из себя Чезаре, поджимая губы. Что-то заставило его сделать это, хотя не в его правилах было чувствовать себя виноватым. Это нерационально. Парень достал из кармана брюк маленькую резную фигурку и поставил ее на стол между ними. Мальчик с птицей в сомкнутых ладонях – схематичный, грубо вырезанный, но со спокойной улыбкой, - Когда-то давно, наверное, уже в прошлой жизни, мать рассказывала мне про иной мир. Мир, тонко переплетающийся с нашим материальным. Она говорила, что он опасен, что создания, которые обитают там, вечно голодны и неспокойны. Но до поры до времени она не могут увидеть людей, если только люди не станут смотреть на них сами, - Чезаре замолчал, кусая губы, потом рассеянно скользнул ладонью по кромке стола, считая временные зазубрины, оставленные несколькими поколениями воспитанников до него, - Не смотри на них. И тогда не придется ни от кого прятаться.
милосердие не справедливо
Профиль
1030 января 17:36
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Собрания Теней – настоящий базар, целая ярмарка под девизом "не-суй-сюда-свой-длинный-нос". Все активно торгуются, выменивая друг у друга разноцветные клочочки чужих жизней. На таких собраниях понятие «личное» – что-то вроде прямого оскорбления. Новое матное слово. Как и язык, валюта здесь тоже особенная: заказчик сам определяет цену твоим словам. Самое главное – это держать темп, нестись во весь опор, не сбиваясь, и щебетать до тех пор, пока не отсохнет язык или не заболит голова.
Самое же сложное – вовремя унять себя. Искусственно замедлить свои биоритмы, погасить возбуждённый блеск в глазах, умерить темп сердца и дыхание. И лучше сделать это как можно быстрее, если к тебе приходит Вершитель, который выглядит так, словно у него в руках заряженное ружьё. Чезаре садится рядом, и Сорока-Ворона экстренно тормозит, спотыкаясь на бегу. Потому что он чует, что слепцу не нравятся замашки Сороки, не затем он сюда пришёл, чтобы отбиваться от громких глупостей.
– Извини, – Чезаре выстрелил себе в голову. Рикошетом задело Сороку-Ворону, и он понял, откуда взялось это воображаемое ружьё.
«Мне казалось, это я тебя задел». Ложь. Полнейшая муть. Брякни сейчас такое, Видящий бы выглядел полнейшим ублюдком. «Если бы ты действительно чувствовал так, твои извинения прозвучали бы первыми».
Но я…
Потом на столе появился мальчик с птицей, и стало по-настоящему плохо. Расхотелось придумывать оправдания. Сорока-Ворона смутился. Он грел в ладони фигурку, рассматривал её, пока Чезаре говорил – удивительно, слепой видел его всего один раз, но грубый срез ножа подарил деревянному мальчику неуловимое сходство с Сорокой-Вороной. Может быть, просто кажется? Разве это возможно – изобразить похожесть на таком-то маленьком лице?
Он уже видел такое: человек ушёл, но вроде бы остался на месте, мысленно завис на каком-то моменте, думал о нём, анализировал. Именно такие люди часто сокрушаются, что вовремя не придумали эту шутку, этот ответ, не задали вот этот вопрос. Такие люди… Какие именно?
Выходит, все.
– Спасибо, Чезаре, – сказал птица, как только тот замолк. Почувствовал, что снова сорвался на галоп, и замолчал ненадолго. Чтобы подумать.
Всё это слишком сложно – угадывать, кто и для чего что-то сказал, припоминать и домысливать. В этой игре джекпот – скорее исключение, а не правило. Чистая случайность. В конце такой игры не бывает победителя, все дружно пожимают плечами и платят по счетам. Сорока-Ворона не любил сложностей. Но именно на них и натыкался, имея привычкой поступать так, как велит чувство. Вот и сейчас он чувствовал, что не хочет разбираться, к чему извинения. Не хочет вспоминать попыток Чезаре огрызнуться  на стрелу, случайно попавшую точно в цель, попыток упрекнуть в болезни: «отражение не двоится?». Не хочет думать о том, что сам всегда бьёт вслепую и жаждет получить самый большой приз. Сорока-Ворона чувствовал, что хочет попытаться снова.
Давай-ка по порядку, с самого начала.
– Выходит, ты совершенно бесстрашен, Вершитель. Почему-то я в это верю, когда смотрю на тебя и так глупо улыбаюсь. А меня погубит любопытство. Когда я говорю тебе «не думай о ветре», о чём ты думаешь? Вот и я, когда слышу «не смотри назад», тут же оборачиваюсь. Когда те штуки, о которых говорила тебе мать, будут глодать мои кости, я всё ещё буду смотреть на них.
Я знал человека, который боялся только темноты. Теперь знаю тебя, живущего в ней. Сколько же граней в этом чёртовом мире? И как это – быть «за гранью»?
Сорока-Ворона сжал в ладони фигурку. Деревянный мальчик улыбался ему в пальцы, а сам он тихо сказал в лицо слепцу:
– Знаешь что. Не нравится мне сегодня здесь разговаривать. Возникает такое чувство, будто вот-вот ляпну тебе какую-нибудь сплетню. Может быть, мы сходим туда, где я смогу рассказать тебе, как сегодня выглядит небо?
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
1111 февраля 01:43
ЧЕЗАРЕ
справедливость не милосердна
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: вершители
♦ диагноз: слепота, сердечная недостаточность
♦ суть: ясновидец
♦ метки в деле: zero
Чезаре
исписано стенок: 95
вещицы на обмен: +111
Как можно принимать одного и не принимать другого, особенно когда это один – единый – человек?.. Себе лгать не имело смысла и никогда не приносило рациональных плодов. Надо было ловить его еще в самом начале их неожиданного путешествия, ловить и отталкивать – на шаг назад. На краткий миг ярким заревом перед глазами встало, казалось бы, давно потерянное воспоминание: мать бьется в истерике, отец хватает ее за руки, за тонкие запястья, испещренные синеватыми прожилками выступивших под кожей вен, не дает вырваться, тащит куда-то из комнаты, прочь с глаз Чезаре. С постепенно слепнущих глаз. Но Чезаре все равно смотрит и видит – смутно и болезненно, постоянно напрягаясь, словно через тонкую кисею, как в коридоре отец бережно прижимает мать к груди, как в противовес этому судорожно вцепляется пальцами в ее темные волосы, сжимая в горсти пряди на затылке. Ему больно; больно и Чезаре. Всем больно в этом чертовом доме.
Место и впрямь располагало: до сих пор звучала в ушах какофония чужих голосов, дробящихся на отдельные слишком резкие и громкие звуки. Чезаре поежился, незаметно передернул плечами, где кожу отчего-то стянуло мурашками. Нужно было отказаться, обязательно и всенепременно отказаться, отрезать резким «нет» и точка, но вместо этого:
- Куда идти? – вопрос спокойный, заданный без привычной въедливой насмешки. Вопрос-в-вопросе. Еще более странная штука, чем вырезанная именная фигурку с птицей в руках, подаренная по воле прихоти.
«Куда ты поведешь меня? Мне все равно. Хоть в свою собственную выдуманную птичью страну, где ты совершишь отречение…»
Они куда-то идут: Чезаре ступает не разбирая дороги, едва ли не впервые со спокойным доверием равного сжимая рукав чужой одежды. Он может сжульничать и подглядеть, но тогда игра потеряет всю свою прелесть, поэтому он просто доверяется ощущению, к которому невозможно привыкнуть, сколько бы лет слепоты не разделяло твою жизнь: когнитивный вакуум. Серьезное испытание для кого-то похожего на Чезаре, для кого-то столь же уверенно держащего всю чертову жизнь в железном кулаке. 
- Очень давно, когда я был ребенком, в старый дом на окраине залетела птица. Я не помню, какая она была, да это и не имеет никакого значения. Она залетела на чердак через разбитое окно, совершенно случайно пройдя меж осколками и не поранив себя. Но назад вылететь уже не смогла. Билась там внутри, в запертой коробке, пока не изрезалась насмерть.
Чезаре обвел рукой звонкий, живой, сочащийся напряжением коридор – где-то далеко собиралась как гроза за перевалом неясная еще драка, - поймал кончиками пальцев дрожь звуков, перевел и прочитал, придержав Ворону за локоть.
- Многие здесь такие же птицы, знаешь, - мрачно произнес он, хмуря светлые брови. Белесые глаза смотрели в пустоту перед собой, - Сами загнали себя в пустой дом и сами же упрямо разбиваются о стены, истово веря, что в этом спасение, - и добавил, обращаясь скорее к самому себе, - Никогда еще не видел ничего более глупого.
«Вот так и становятся битыми на всю голову провидцами, предсказателями да слагателями глупых и никому не нужных притч!»
«Умолкни, пожалуйста…»
«А он зря назвал тебя бесстрашным. То, что ты не боишься темноты и сможешь свободно смотреть на солнце еще ничего не значит, ведь правда?»
«Заткнись!»
Очень глубоко в душе Чезаре живет ледяной страх, о котором он никогда и никому не расскажет. Это слишком личное, стыдное, оставшееся от того самого семилетки, вдруг ослепшего и потерявшего все краски мира в один короткий миг. Мальчишка боялся вырасти и столкнуться с собственной несостоятельностью, беспомощностью по отношению к огромному миру. Чезаре глушил в себе этот почти животный ужас учебой, книгами, злыми словами, голой логикой и людьми-бритвами, глупым противоборством выдуманных стай, поднадоевшими интригами и ленивой мышиной возней в узкой обитой железной сеткой песочнице. Получалось плохо: никак не получалось.
«Это такая Нетландия для посвященных, Питер»
«Да умолкни ты наконец!»
Холодный ветер стеганул по щеке наотмашь. Чезаре замер, поймал его скулой, приоткрытыми сухими губами, словно бы пробуя на вкус.
- Отсюда уже видно небо?
милосердие не справедливо
Профиль
1211 февраля 21:48
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Сорока-Ворона вёл Чезаре, а Сороку-Ворону вели его ноги. Один претворялся, что ничего не видит, а второй – что понятия не имеет, куда идёт. А может, именно так всё и было.
Прямо по коридору, сотканному из шумов. Поворот направо. Стены мертворождённых слов, кем-то уже сказанных, кем-то спетых. Вверх по лестнице. Вперёд, вперёд, вперёд. Птица петлял, привыкая к этому долгому голосу: обычно Чезаре не говорит с ним. Обычно Чезаре не держит за локоть. Обычно Чезаре – Чезаре. Сорока-Ворона посмотрел на него что-с-тобой-такое взглядом и сказал:
– Не осуждай их за это…
Сорока-Ворона, ты боишься будущего?
– Не осуждай нас. Я люблю этот чёртов скворечник. Как бы больно мы не бились об "здесь", удар об "там" будет настоящей неожиданностью.
Слушай и внимай. С тобой говорит посвященный в Наружность. Ему ли не знать.
Каждый в Доме кое-что помнит о жизни вне серых стен. И каждый борется с этим, как может. Дети закрашивают окна чёрной краской и никогда не раздвигают шторы. Дети дичают, пока их кормят по расписанию, и глядят из-за ограждающей сетки волчьими глазами. Их мир конечен. Это здесь они химеры со странными именами, а в Наружности – просто уроды.
Всё это что-то навевало. Такие разговоры не могут не навевать.
Чезаре, а ты боишься будущего? Не осуждай себя за это…
 
Где мы?
Там, где ты угробишься, если сделаешь неверный шаг. Или случайно угробишь слепого.
– Сейчас будет видно. Мы поднимаемся на крышу. Если не хочешь закончиться сегодня, сиди, где посажу. В плане гнездования можешь мне доверять.
Под лестницей свалены в кучу покрывала. Не особенно чистые, но в самый раз для таких идиотов, как Сорока-Ворона.
Видящий подумал, что может повернуться к Чезаре спиной. Уже может. Это не доверие даже, а что-то вроде недоразвитой заботы: он перехватил слепца за руку и осторожно пошёл вперёд. Ветер, пахнущий заморозком, мусор и птичий помёт. Зато над головой – купол вечернего неба, просевший под непогодой так, что едва не задевает клочкастым пузом чёрные шипы антенн.
Птица бросил покрывало на маленьком плоском пятачке под боком каминной трубы. Два других оставил, чтобы укутаться. Труба тёплая, но вместо дыма из неё вырываются обрывки голосов и смешиваются в воздухе шумом пчелиного улья.
Стоило взять куртку.
Они просто сидят, прислонившись спинами к кирпичу. Сорока-Ворона чувствует, как внутри у Чезаре сжимается пружина, она скрипит: «глупая птица».
Ничего, у меня есть кое-что получше.
Ворона достал из-под свитера флягу. Подарок самому себе из Наружности: красивый, лакированно-чёрный, с резьбой по бокам, изображающей бегущих оленей. Он сделал пару больших глотков и сунул фляжку в руки Чезаре: чтобы полюбовался.
– Ты видел когда-нибудь оленей? Вырезано здорово, но у тебя всё ж душевней выходит.
Зачем он приволок тебя сюда, бесстрашный Вершитель?
Олени. Какая глупость.
Холодно. Особенно после библиотечного инкубатора горяченьких новостей.
Внутри растекается алкогольная горечь, крепкая, зараза, и налётом оседающая на корне языка.
– Знаешь, у меня возникло такое чувство, будто ты ничего тут не приобрёл. Говоришь только о том, что было «до». Как будто именно «до» дало тебе самые важные уроки в жизни.
Посмотри хоть на зверушек, бедненький, ведь они так красиво застыли в узоре на слоновой кости. Что-то вроде жалости возникло само собой, невольно. Сорока-Ворона сплюнул себе под ноги и растёр носком ботинка. Это что-то не моё – это сорочье.
– Должно же быть хоть что-нибудь! Хотя бы плохие привычки.
Упрямо, с надрывом и неприятием. Сорока-Ворона не признаёт пустоты. Но он не даёт слепцу опомниться, не позволяет растереть себя в пыли на крыше, как плевок. Взмывает в небеса, ради которых пришёл сюда. Сколько птицу не корми…
– Небо сегодня подходит настрою. Выглядит, как использованная промокашка. Уверен: тронешь – замараешь пальцы в чернилах. Я знаю много птиц. Всех, что есть в округе, наверное. Видовое разнообразие широкое, но все они какие-то серенькие, снегири да синицы – самые панки. Настолько плохо обстоят дела. Но сегодня небо не подаёт признаков жизни. Оно промокнуло собой каждую чернильную галочку.
А дальше – не понять, про что. То ли про небо, то ли про Дом, то ли про Чезаре.
– Хватает всё подряд, а порой – не берёт ничего, потому что не знает, что ему нужно. Чего нужно? На кой хер кому-то лезть сюда в такую холодину?
И уставился так – непременно почувствуешь, продерёт до костей похлеще шквального ветра.
Ты можешь просто рассказать. Так называется этот взгляд.
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
1316 февраля 23:23
ЧЕЗАРЕ
справедливость не милосердна
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: вершители
♦ диагноз: слепота, сердечная недостаточность
♦ суть: ясновидец
♦ метки в деле: zero
Чезаре
исписано стенок: 95
вещицы на обмен: +111
One for death and two for birth, three for wind and four for earth.
Чезаре идет за Сорокой: не след-в-след, но шаг-в-шаг быстро и уверенно. С ним очень сложно не считаться, когда он сам этого хочет.
«- А какой у нас план гнездования?
- Тебе о том знать не положено.»
Five for fire, six for rain, seven's joy and eight is pain.
Вечер темный и холодный, горчит на языке и щекочет где-то в переносице. Он похож на дикий пряный мед, хотя Чезаре никогда не любил сладкого. Пальцы парня осторожно ощупывают резную фляжку, с осознанием дела и расстановкой. Алкоголь бьет в нос резких запахом, заставляя непроизвольно морщиться и хотеть горячего крепкого чая. Чезаре возвращает фляжку обратно, на мгновение сталкиваясь с Вороной пальцами.
- У тебя руки замерзли, - замечает он вскользь. Сам он совершенно не чувствует холода и это даже забавно. Чезаре морщится, когда ветер бросает ему в лицо прядь волос, выглаживает скулы ладонями, полными близкой бури. В голове крутится дурацкая детская считалочка и никак не желает уходить, перебивает все мысли, сколько не пытайся переключиться.
Дом гудит монотонно, умиротворяюще где-то за плечом, но кажется, что у него в голове, в самой его сути. Чезаре зачем-то закрывает глаза, смыкает выгоревшие на солнце ресницы; лицо его расслабляется, ослабевает контур натянутых губ, но легче не становится. Он ждет, что Сорока привычно начнет рассказывать ему о том, что видит сейчас, обо всем, на что падает взгляд, как делают только очень маленькие дети, но вместо этого слышит другое.
Чезаре вздрагивает – легко точно от холода, несложно обмануться.
- Плохие привычки? – переспрашивает он и криво неуверенно улыбается. Жизнь их стаи самая спокойная и тихая, кто-то бы даже сказал: мрачная и скучная, и был по-своему прав. При всем при этом нет того единства между ними, как у Меченых. У Вершителей каждый сам за себя, никто не станет заступаться за другого без явственной выгоды. У Вершителей все более-менее похоже на Наружность, с ее четкими границами и негласными правилами.
- Страх, - говорит Чезаре отрешенно, словно рассуждает о том, какая погода будет на выходных, а не о чем-то безвозвратно личном. Впрочем, что ему до погоды, - Здесь я приобрел страх. По-моему, очень плохая привычка. А может быть, он жил во мне всегда, просто раньше я никогда не замечал его существования за чередой мелочных проблем.
Каждый день раз за разом просыпаться по утрам и видеть чужими глазами, сотней глаз, чтобы потом снова ослепнуть. Видеть жизнь с множества ракурсов и углов, чтобы убедиться раз и навсегда: это не похоже на то, что имеешь ты. Чезаре знает, что это пустые бессмысленные мысли, они никуда не ведут, а лишь оставляют утомленное сознание в тупике. Их не надо думать, но каждый раз они возвращаются. Иногда он поистине ненавидит Сороку-Ворону за то, что тот умудряется вытягивать из него откровенность за откровенностью с хирургической точностью надрезая там, где душа вздулась воспалением.
«Прекрати немедленно, если не хочешь запачкать руки моим сердечным гноем».
Но Ворона упрямо не верит, что у Вершителей нет души.
- Тебе никогда не казалось, что все это – болезнь? – Чезаре распахнул невидящие глаза, скинул с плеч пахнущее пылью, сыростью и влажным мхом одеяло. – Черная плесень, которая прорастает в нас, стоит только поселиться здесь. То, что должно подготовить нас к жизни там, только разрушает. Умело ломает год за годом, и Дом выпускает нас в Наружность сломанными механизмами.
Чезаре знает, что не должен этого делать, но впервые ему плевать на чертовы правила собственной безопасности. Он уверенно хватает Сороку за руку, лежащую на покрывале, и сжимает пальцы до боли. Все это можно списать на глоток крепкого алкоголя. У Видящего и впрямь полые птичьи кости, или это просто злость придает Чезаре затаенных сил. В голове вспыхивает образ – дрожащая картинка формируется за долю секунды, фиксируется, растекается движущимся воспоминанием, как внезапно ожившая фотография. Чезаре уверен, что сможет ее передать, хоть никогда еще не делал ничего подобного. Пальцы Вороны ощутимо вздрагивают в его захвате в бессознательной попытке отстраниться, пока инородное вламывается в сознание. Чезаре упрямо скармливает ему подсмотренные моменты чужих жизней воспоминание за воспоминанием, где раз за разом фигурирует его нахохленная птичья фигурка, и останавливается только тогда, когда ладони перехватывает холодом, а губы дрожат и не слушаются. От Видящего веет непониманием и легким страхом, удивлением и чем-то еще… Чезаре не берется лезть глубже. Он молчит, обхватив себя за предплечья. Больше всего на свете ему хочется, чтобы день вернулся вспять.
Nine to go, ten back again!
«Иди и возвратись»
милосердие не справедливо
Профиль
1418 февраля 07:13
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Получил, что хотел. Расклевал нарыв и хлебнул чужого яда, дробящей разум отравы. Никогда ещё чужие прикосновения не вскрывали череп и не подменяли картинки.
Голоса, вещающие не то из трубы, не то прямо из-за слепых глаз Чезаре, и лица. Сплошь знакомые, Сорока-Ворона видит их каждый день, Сорока-Ворона видит себя: однажды утром, однажды в обед, однажды вечером. Всё это долетает нечётким, обрывистым, потому что Видящий сопротивлялся невольно, к такому он готов не был.
О, это было настоящим коллективным изнасилованием.
Сорока-Ворона тупо смотрит на фляжку, поблёскивающую полированным боком в складках покрывала. Не напьётся сейчас, даже если захочет - попробуй, напои всех этих фантомов.
Закатим грандиозную пирушку и допляшем до сумасшедшего дома. До сумасшедшего Дома.
А пальцы больше не мёрзнут. Кровь прилила к ним там, где больно хватался Чезаре. Зато теперь холод расползается от чужого плеча: это Вершитель замерзает от страха. Обнимает сам себя, многоглазая тень из ночных кошмаров. Он никем не будет понят. За такое сразу бьют в лицо: по удару за каждое украденное воспоминание.
Лучше тебе смотреть на них с другого ракурса, как на крыс в пластиковых аквариумах с опилками. А не так, изнутри, как третий глаз по центру лба, по-глазку-в-каждой-закрытой-двери. Этого слишком много для тебя одного, будь ты хоть трижды бездушен.
Но птица упорно молчит, хотя в голове столько мыслей: и своих, и чужих, застрявших между ушами.
И что теперь?
Можно прикинуться дурачком, чтобы потом отмахнуться от совести. Встать, стряхнуть с себя наваждения, похлопать слепца по плечу и сказать: "Да забей ты, всё будет о`кей".
Можно оставить его тут, надломленного и опустошённого, в своём личном изгнании. И никто-никто не узнает, если с ним здесь приключится какая-нибудь печальная случайность. Только кислый ветер и небо-промокашка - но разве они кому расскажут?
Вместо этого Сорока-Ворона протягивает к слепцу руку, совсем неуверенную и к тому же совершенно холодную.
Прости, но больше у меня ничего нет.
Снова руки. Плоть и кровь - всё, что есть похожего у двух людей на крыше Дома. Сорока-Ворона стискивает запястья Чезаре, пульсирующие горячей жизнью, и не касается зрячих пальцев. Пока можно, до наступления новой жизни, которая непременно наступит: через мгновение, на утро, при следующей встрече.
К Видящему приходят слова. Он знает, как правильно рассказать Чезаре о нём самом. И он рассказывает, глядя в напряжённое сухое лицо Вершителя, ждёт, что выражение его изменится. Ворона шепчет в правое ухо, Сорока - в левое. Невозможно быть совершенно одиноким, когда в сумме вас трое.
- Ты похож на цаплю.
- Всем кажется, ты держишься крепко.
- Но у тебя всего одна нога. Понимаешь?
- Одной ногой там, другой здесь.
- Это твоя природа, не болезнь.
Плоть, кровь, слова. И кое-что ещё, если хорошенько пошарить по карманам.
- Давай бояться вместе?
Совсем не то, чего ждут все напуганные мира сего. А как же спасение утопающего?
Два мальчика сидят на ступеньках пыльной лестницы, ведущей на чердак. Один хочет изучать птиц, когда вырастет. Или, может, он станет ветеринаром?
К ним постепенно приближается гроза. Ветер изменился, он пахнет искрой и влагой. Духота лета замолкает, прислушиваясь к этому ветру - что он с собой несёт?
Пользуясь затишьем, в котором его будет очень хорошо слышно, мальчик спрашивает у слепого:
- Давай?
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
1522 февраля 02:17
ЧЕЗАРЕ
справедливость не милосердна
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: вершители
♦ диагноз: слепота, сердечная недостаточность
♦ суть: ясновидец
♦ метки в деле: zero
Чезаре
исписано стенок: 95
вещицы на обмен: +111
Он все-таки умудрился забраться к нему в голову и теперь будет сидеть там до скончания веков. Что ж, не самый плохой сосед. Чезаре кажется, что он расщеплен, но даже не надвое, что уже много, а натрое, что колоссально нетерпимо. «Плевать» - думает он в наступившей тишине, или не думает вовсе, но кто его за это упрекнет. Холодные пальцы тисками сжимаются вокруг его запястий, но сбрасывать их не хочется. Выдохнуть и согреться – вот насущные проблемы.
Бояться попросту глупо – так Чезаре уверял сам себя с детства, делая первые шаги на пути к миру вне себя. Будь он киборгом, то с секундной задержкой ответил: запрос некорректен, сформулируйте предложение по-другому. Будь он чуточку более самовлюблен, просто буркнул бы: отвяжись. Но Чезаре есть Чезаре. Он криво улыбается и кивает.
- Каким-то образом мы поменялись местами. Знаешь, это немного раздражает, - честно признается он, ловя скулой порыв ветра. Одеяло, наброшенное на плечи, а теперь сползшее на скат крыши, совершенно не спасает от холода. Чезаре морщится, ведет плечами, разминая подрагивающие мышцы. Дрожь скользит по его рукам вниз, к запястьям, передается Вороне, заставляя передернуться и его, - Пойдем отсюда. Становится холоднее.
Он бежит от собственного непонимания, и двоящаяся тень за его спиной досадливо качает головой. Вокруг них двоих – троих? а если посчитать по пальцам? – клубящийся рой вопросов, кокон из случайных фраз. Сорока ведь не самое плохое, что Чезаре видел со стороны, что показал. Да, это было жестоко, пожалуй, с этим Вершитель все же согласен, но с сотней допущений и подпунктов, чтобы победа не была так сладка.
«Это какой-то кошмар, который никак не закончится?»
«Все что выходит за рамки привычного есть кошмар?»
«Процентов на восемьдесят точно»
- Ладно, - Чезаре поднимается на ноги, комкая покрывало, от которого все еще веет сыростью и пылью, чердачной затхлостью, но уже меньше. Проветрившись на продуваемой всеми ветрами крыши даже покрывало не осталось прежним, что уж говорить о двух заболтавшихся юнцах, которые вовремя не откусили сами себе языки, – Проводишь меня вниз? Я же все-таки слеп, - не удержавшись, фыркает он, пряча скользнувшую по губам усмешку за раскрытой ладонью, отбрасывающей со скулы прядь волос. Но Сорока все равно видит.
- Ты породистый человек, - усмехается Чезаре спустя пару минут молчания.
«Это как?»
- У тебя куча недостатков, - добавляет он словно нечто само собой разумеющееся.
- Сколько здесь ступенек? – спрашивает мальчик, замерев на самой верхушке лестницы, нетерпеливо перекатываясь с пятки на носок и сцепив руки за спиной в крепкий замок. Тишина шелестит ветром за спиной. Темнота ласково гладит по голове, ероша волосы своими холодными сухими пальцами.
- Сколько? – отзвуком эха разбивается о стены, медленно кружит в воздухе, оседает под ноги, густеет и рассыпается на отдельные звуки. Зачем ты спрашиваешь, если знаешь ответ, маленький Вершитель?
Ступенек ровная дюжина.
Но какое это имеет значение, если ты один на вершине?
Пальцы у Сороки все еще холодные, хотя не такие, как на крыше. Чезаре коротко пожимает его ладонь, прежде чем развернуться и направиться по коридору к своей комнате, оставив Видящего на Перекрестке в одиночестве. В этом пожатии больше чувства, чем во всей его жизни до и быть может после. Больше откровенности. Чезаре морщится, пытаясь вытряхнуть из головы накрепко засевший там птичий щебет, а потом улыбается пустоте перед собой, пугая этой странной улыбкой случайно подвернувшегося встречного.
милосердие не справедливо
Профиль
RSS • Atom
Тему просматривают (Гостей: 0, Пользователей: 1) Читатель
Тема закрытаСтраница: 1
» home'ostasis » интермедия » настоящее что-нибудь ∞
создать форум

Пустые гнезда. ГП. GIII    [FRPG] THE TWILIGHT SAGA  Marauders: Lost Generation  Durmstrang: Legends of the Frost  ВИКИНГИ    Школа магии Тибидохс и возмездие демона Дозоры: Тайна сумрака  HG: End of an Era  Fairy Tail: Not the Time for Dragons    HP: Sede Vacante  New-Detroit life: Felidae coke  Поисковое продвижение сайта