исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
На обочине.
Тычет в больное – прямо в морду. Обидно. За себя и того парня, который мечтал стать космонавтом. Это уже не я – на обочинах мечтают только о попутке.
– Всё равно, – гнёт своё птица. Из принципа. Потому что достойного ответа у него нет. Ещё? Уже? – Плевать.
Морзе этого уже не слышит, отдаётся воде и гребёт в темноту.
–  Давай, Сорока, тест на суицидальность.
…зассышь сделать даже это?
Сделать – что? Проплыть двести метров? Доказать, что способен вестись на слабо? Птица не понимает. Мотив? Причина? Следствие?
Птица не верит: дурак, просто выделывается, сейчас вернётся. Но во рту горчит: а если нет?
– Стой!
Ага. Как же.
– Блядь, Морзе!
Ещё чего.
Сорока-Ворона обнаруживает себя по пояс в море. Волна теплит, ласкает: брось, не глупи, пусть делает, что хочет, тебя-то это не касается. А ветер настырно толкает в спину: трус, подстрекатель, это ты его разозлил.
Он просто боится.
И я боюсь.
Так может – пусть?
– Блядь.
Ворона нырнул.
На ощупь море такое же тёмное, как и на вид. Морзе – настырное серое пятно, обглоданное темнотой по краям.
Так, до буйков, раз, два, раз, два, пока этого придурка не смыло чернотой. Вокруг – солёная нефть, внутри – раздражение и злость. Похоже, отнялась твоя лучшая половина, Мор(з)е. Колясник – он ведь не пловец? Не пловец: Видящий догоняет, Видящий уже на хвосте, Видящий справа по борту, а теперь впереди, Видящий видит буй. Волна ему поддаётся. Финишируют всё равно вместе: Сорока-Ворона всё время вертит башкой, оборачивается, замечает, что Морзе буксует, ноги тянут того вниз, и торчать над водой не так-то просто.
Придурь.
– Давай, лапа, – отплёвываясь, глотая слова и воду. – Греби. Старательнее.
На обратном Меченый уходит вниз с головой, раз, ещё один. А там, где должны быть глаза, в чёрных провалах плескается что-то панически-живое. Ночь кутает берег, пляжа не видно. Ветер сносит назад, к буйкам. Сорока думает: я же не?.. Но вцепляется в Морзе, вода слизывает обоих, будто играясь, подбрасывает вверх и снова заменяет небо.
Да. Не. Мешай. Ты. Мне. Сука.
Паника дышит, паника двигает вперёд, паника руководит Сорокой-Вороной. У них на двоих – две руки, две ноги, сил – едва на полторашку, потому что птица не пловец тоже. Двухголовая Несси, блядь, а ты дыши, держи, нахер, голову, вытяну, утоплю, давай, ещё чуть.
Чуть – медленная тьма, но Сорока-Ворона всё-таки выбрасывает себя и Морзе на мелководье. Что-то куда-то впивается, что-то кровит, море выплёскивается носом, а ещё доползти. Ну, в этом ты мастер, Морзе.
Зачем так? Из нездорового садизма: хочу, чтобы потом смотреть на меня тебе было трудно. Невыносимо. Потому что это ты облажался, не прошёл свой долбанный тест.
Упругий песок встречают сдвоенным стоном. Застопориться бы хотя бы башкой, я – якорь, ты – сказочный долбоёб.
– Ты. Меня. В это не впутывай. Понял?!
Где-то здесь Сорока-Ворона понял, что в окровавленной ладони сжимает кое-что важное, что-то, что струится багровым сквозь пальцы – нить. Потянешь – узелок развяжется наверняка. Тот самый, старый-старый, его конец здесь.
В адреналиновом исступлении Видящий вцепился в Морзе железобетонной хваткой: на, забери, разберись хоть с этим самостоятельно. А между рёбер просачивается лава, переполняет и мучает, плавит обожжённую солью глотку. Пьяное, шальное чувство – чувствуешь жизнь трёхмерной: воздух сладкий, Морзе не дышит, а жадно выцепляет вдохвыдох из ночи, шипит себе под нос. И пальцы уже болят драть ему руки, да не отцепить – свело, и грудь свело истеричным хохотом. Что-то похожее на счастье - чумная лихорадка, шепот безумия, вот здесь, над самым веснушчатым ухом:
– А не то я тебя убью.
Сорока вскакивает как ошпаренный – невозможно оставаться на месте, пока в голове гремит похоронный марш.
– Пошёл ты.
Цедит непривычным дёгтем, искренне желая, чтобы это заклинание сработало. Почему-то мучительно стыдно за порыв и оттого ещё более зло. Сорока-Ворона лягает песок, осыпая Морзе, потому что бить вот это – как-то черезчур, да что ему, земноводному, царство посейдоново повидавшему, что песок, что море – родная стихия. Не сейчас, так в другой раз. Стоило ли стараться?
***
По сценарию на этом всё и должно было закончиться. Как обычно: привет, затишье перед бурей, кажется, дождь начинается, 15 метров в секунду, 20, 25, 30, ВСЕ В УКРЫТИЕ, и не выходите оттуда до следующего раза. Но на следующий вечер, когда Сказочник заволок Сороку-Ворону в медпункт, стало ясно: не закончилось.
Купание вышло боком: температура, лихорадка, озноб, ломота – целый букет столь же романтических последствий. Здешние паучихи больше походили на перевших августовских мух, приторно-елейные, как медовуха.
– Зато теперь твоему другу не будет так скучно, – ворковала медсестра, пока вписывала птицу в изоляторский журнал.
Другу?
Муха впихнула Сороку в изолятор. Встретившись с «другом» взглядом, Видящий понял, что скучно не будет никому.
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
1024 мая 19:40
МОРЗЕ
солнце из ноября, дым изо рта в рот
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: Меченые
♦ диагноз: гемофилия, паралич нижних конечностей из-за оссифицирующего миозита
♦ суть: прыгун
♦ метки в деле: I
Морзе
исписано стенок: 1699
вещицы на обмен: +534
В изолятор его затащили силой. Морзе никак не удавалось вспомнить, кто именно, но - это он признавал с хмурым отвращением к самому себе - могло статься, что свои же.
Кто бы это ни сделал, его можно было понять.
Будь у Морзе такая возможность, он бы прирезал себя в ту же секунду, когда проявились первые признаки бреда.
Если призадуматься, это было страшно, горячечно и разрушительно: изолятор в первое время все только усугубил, заставил меченого выть, метаться в истерике по комнате (синяки по телу распространялись признаками неизвестной человечеству чумы) и срывать голос на миленьких паучихах и девочках-вожатых. Рваные пятиминутные сны были не столько снами, сколько искаженными воспоминаниями о проклятом заплыве; Сорока в них оказывался многоглазым многоруким чудовищем, выдирающим Морзе из родного дома - моря - и жадно пожирающим плоть рыжего после.
А не то я тебя убью.
Убью.
Убью!
Меченый задыхался и давился своим смехом-скрежетом, кричал и плакал, чтобы его выпустили к морю. Все это как-то уместилось в полдня, и оттого сводило с ума еще больше.
Температуру под сорок сбили, любезно предоставили набор успокоительных на выбор и залили беспокойство дозой снотворного, растворенной в полагающемся на обед стакане компота.
Оцепенелая дрема принесла хорошие вести: в конце сна Морзе все-таки утонул, тихо и безвестно ушел на дно морское.
Лучше легкие, полные воды, чем так.
А после привели Сороку.
***
Десять минут до - Морзе сидит на кровати, обнаженной спиной упираясь в стену. Здесь все слишком белое, Клетки в Доме гораздо симпатичнее. Тот случай, когда мелкие раздражители работают на тебя: со своими синяками и сыпью веснушек на облезающей, покрасневшей от солнца коже Морзе, кажется, единственное пятно цвета - света - в этом пустом снежном кубике.
Пять минут до - почти равноценный обмен: стопка бумаги и новехонькая, полная чернил ручка от паучихи, которую рыжий про себя уже успел окрестить Святой Терезой, на наличие майки на его пятнистой (новая порода долбоебов с прокуренными мозгами - гематомный далматинец) тушке.
Какое море не рисуй, в монохроме оно остается предштормовым, в лучшем случае - ночным. Аукается неприятным "вчера", но меченый продолжает одну за одной выводить на листе волны.
Четыре минуты.
Две, три.
Одна.
День без сигарет - болезненно сложно, и легкие словно сводит. Рисовать, сгрызать ногти под корень и скусывать заусенцы до крови - заместительная терапия не облегчения, но отвлечения ради.
Ноль!
Птичку впихивают в клетку - и только тогда до Морзе доходит, что все это время Вселенная вела обратный отсчет.
- "Как же ты меня зебал" или "Привет, дорогуша" - что предпочитаешь?
Вот он, кошмар пришел к тебе во плоти и крови, не хватает разве что перьев.
- Не знал, что птицы столь хрупкие. Поломался после одного заплыва - неплохо, неплохо.
Заполненные до краев листы с громким хлопком сползают на пол, разлетаются по всему изолятору. Пара рисунков приземляется точно под ноги к Сороке-Вороне, и - к горю или к злорадной радости - на одном из них красуется мрачная гротескная карикатура, лишним было бы говорить, на кого именно.
Карма сама не знает, чего хочет, - меченый неестественно содрогается. Смеяться больно, страшно больно - вполне может статься, что все это фантомное, вдох-выдох, все скоро пройдет, только потерпи немного, - но мысли об этом облегчения не приносят.
Морзе отлипает от стены и нагибается вперед, рассматривая рассыпавшегося бумажно-чернильного себя.
Кажется, в этом даже есть некоторая красота.
- Присаживайся, сладкий, занимай место в первом ряду и чувствуй себя как дома.
А надо бы сказать совсем, совсем не это. Хочется: "Видишь, мы все-таки связаны красной нитью. Это любовь, детка", а лучше - "Никогда больше не колдуй, еблан, раз не умеешь".
Говорится:
- Сам запутываешься, а сваливаешь все на меня. Ай-ай-ай, Сорока, я думал, ты хороший мальчик, - Морзе цокает языком и закатывает глаза, Морзе актерствует - снова, и, черт возьми, по своим собственным меркам он дьявольски хорош. - Что ж, сегодня ночью у тебя будет возможность убить меня - правда, окна здесь не бьются, так что либо ручками, либо подушкой, один хер - удушение.
Поебать. Отсутствие сигарет опередит тебя в твоих кровожадных целях, видящий.
Бывает, словно весна нагрянет,
И манит неба цветной дирижабль.
Но разве мы крысы, чтобы покинуть
Этот корабль?
Профиль
1124 мая 23:07
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Обороняться пришлось прямо с порога: Меченый устроил грандиозный чернильный потоп – Сороку-Ворону едва не снесло волной. Лопатками об дверь – больно, а пауки, почуяв далёкий шторм, бросились врассыпную.
Что ты с ними сделал?
- Катись в задницу, Морзе. Умерь свой пыл.
Похоже, липкая хворь изрядно добавила черноты в птичкино бледное чучело. Он так себя и чувствовал – словно набит ватой и опилками, которые, к тому же, почему-то постоянно болят, скребутся о каркас и отовсюду вылезают.
Три койки, стол, марлевые занавески, ментоловая белизна – просто курорт, если убрать к бесу одну нежелательную фигуру. Желательна только кровать. Вся концентрация – в насквозь больной голове, соплях и несмятой подушке. Вот бы сейчас…
Сорока-Ворона шагает прямо по карикатурам: Моисей, Иисус – нет, не то, эти не ходили по химерам, угадывая в них себя  и его. Морзе кривляется, гримасничает, его слишком много - в каждом капкане-росчерке на полу. Готов поклясться, я слышу, как под ногами чвакает мокрый песок.  Бум! – Видящий упал на кровать, чтобы тут же забыться сном, потому что там, на воле, среди безумия жаркой свободы, спать может разве что Кот. Да и на КПП всем желающим раздают какую-то дрянь, которая стремится подобраться  к твоему внутреннему «выкл».

Дурной, тяжелый и липкий сон на грани жара и холода. Спящий канатоходец, лунатик, чок-ну-тый – какие сны он видит? Тишина и мгновение, зажатое между ресниц: клочок ирреальности, лихорадка, душные облака в изголовье. Сон, утомляющий болезнь.
Разбудила Сороку-Ворону только мечено-видящая делегация. Окна здесь небьющиеся, да, но форточка открывается ровно-ровно под габариты узелка с передачей. Ночные посетители притащили мороженое (чёртовы умники!),  сигареты, карты, булькающую стеклотару (знатный войчибиотик) и кулёк курительного сухостоя - всё это аккуратно заштопали в наволочку: улика, которую легко устранить.
Кто это был, Сорока в темноте не разглядел, а спросонья все голоса сливались в монотонный мальчишечий гвалт.
- Придууурки, - с нежностью проворковал птица в оконную щель. После вечернего сна и паучьих таблеток он значительно подобрел и оживился.
Впрочем, очень скоро выяснилось, что «придурки» страдают арахнофобией.
Сакральный смысл мороженого раскрылся сразу после вскрытия заветной бутылки. На вкус содержимое напоминало проспиртованную смолу, здорово обжигало чучельное наполнение и распитию категорически не поддавалось.
- «Самоубийца на пляже», - объявил Сорока-Ворона, передавая бутылку Морзе. – Давай. Практика показывает, что выбор у нас небольшой.
Осколок робости поперёк горла. Где-то на подсознательном – «нужно менять тактику». Случайная искра может оказаться губительной при чугунной головоболи. Вечер свежил и прояснял – вплоть до внезапных веснушек на осунувшейся физиономии Меченого. Море всё ещё было здесь – на полу между ними, заключённое в рамку альбомных листов.  Как в детстве: шаг не туда – и лава, прыгай по плиткам. Но плиток не было. Ни плотов, ни мостов, ничего, кроме остаточной Сорокиной ворожбы.
Как ты сказал? Сам запутываюсь, а сваливаю всё на тебя? По-моему, ещё глупее – валить на бессмысленные обряды.
В любой другой ситуации можно было встать и уйти, можно было бы прогнать Морзе, можно было не пересекаться. Сейчас идти некуда.
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
1228 мая 00:38
МОРЗЕ
солнце из ноября, дым изо рта в рот
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: Меченые
♦ диагноз: гемофилия, паралич нижних конечностей из-за оссифицирующего миозита
♦ суть: прыгун
♦ метки в деле: I
Морзе
исписано стенок: 1699
вещицы на обмен: +534
Накормленный паучьими колесами Сорока засыпает столь быстро и резко, что Морзе теряется. А потом, сжираемый сомнениями, и вовсе добирается до видящего - проверить, не отошла ли эта тварь на тот свет раньше него.
Но пульс в норме, дыхательные пути не перекрыты, а значит - катись к черту, я, вообще-то, надеялся на скандал, кровь и выпадающие белые перья.
Морзе перебирается на свою койку и возвращается к рисункам. Еще успеется, точно-точно успеется, в Клетки (особенно здешние) не сажают на один день, и это настолько же тошнотворно, насколько напряженно-интересно - Пауки, сами того не ведая, намешали у себя под боком взрывоопасную смесь, и много ли времени осталось до ее детонации? А может, с Сорокой вполне возможно сосуществовать без попыток отравить друг друга - не словами, так мыслями?
На бумаге вместо моря вырисовывается портрет птички, самый настоящий - ни единого следа карикатурности. Рыжий ухмыляется самому себе: спрячешь под подушку и будешь любоваться на него бессонными ночами, парень?
Он отключается где-то через час, спасаясь от накатившей головной боли.
Ужин они благополучно просыпают, и пробуждение, помимо странной умиленной радости притащившимся под окна "придуркам", сопровождается ноющей болью в легких и желудке. Морзе, яростно вцепляясь в сигареты, ощущает себя зависимым, которому после мучительной ломки милостиво дали дозу. В нелегальной посылке только две пачки - поправка на то, что Сорока-Ворона не курит, и уже вполне реально растянуть их на два дня. Может, на три.
Зажигалка обнаруживается тут же, скрупулезно примотанная скотчем кем-то безумно предусмотрительным к ментоловому "Лаки Страйку" (какая прелесть, сигареты для самых привиредливых), и Морзе лишь отмахивается, когда птица протягивает ему бутылочку войчиковской мути, попутно весело вещая что-то про самоубийц, - не до того, сейчас важнее перекусить эту гребанную клейкую ленту, мокрую от слюны и соскальзывающую с зубов.
Интересно, почему им не положили нож? Забыли? Не посчитали нужным? Или чтобы они не прирезали друг друга в порыве чувств?
Такую прелестную громкую вражду сложно скрывать.
Когда зажигалка, наконец, высвобождена из липкого плена, Морзе подносит ее к сигарете дрожащими от напряжения руками. "Надо завязывать, блядь, надо срочно завязывать," - но мысль улетучивается после первой затяжки, которая - меченый готов поклясться - отдает волной облегченного наслаждения во все тело.
- Тебе не понять, но это, возможно, лучше оргазма, - рыжий блаженно улыбается, стряхивая пепел на колени - больше некуда, пепельница - тяжелое излишество, а значит, в передачу не попадает практически ни-ког-да. - Как ты там обозвал очередной шедевр Войчика? "Самоубийца на пляже"?
Глоток Морзе делает слишком большой и слишком резкий - настойка обжигает похуже перца чили, стесывает наждачкой горло изнутри, отчего на глазах выступают слезы, а вместо сложных матерных конструкций (от которых морально стало бы легче) выходят только кашель и хрипы. Мороженое приходится откусывать огромными кусками и глотать, практически не пережевывая, - десны сковывает холодом, но это, признаться честно, все-таки меньшее из двух зол.
- Блядь, - Морзе медленно перебирается на пол, без особого сожаления сминая пару своих рисунков. - Че, сука, должно в голове твориться, чтобы такое намешать?
Он замолкает - не знает, что говорить дальше. Это злит. Безумно. Молчание - это нервы, а нервы - привычное назойливое общение пальцев с полом и перевод сигарет. Которые ни в коем случае нельзя выкуривать за один раз.
Рыжий молча лезет в наволочку, проверяет, что осталось от передачи - и выуживает на свет прелюбопытнейший кулек. Недоверчиво щурится, разглядывая содержимое - и заходится громким смехом, с любовью и восхищением вспоминая состайников.
Хотя вполне может статься, что марихуану (даже со специальной бумагой для самокруток, вы только подумайте!) притащили все-таки Видящие.
- Сомневаюсь, что у тебя есть грандиозные планы на ночь, а потому спрошу прямо: ты когда-нибудь курил травку?
Сорока все-таки хороший мальчик. Хороший до зубовного скрежета - верит (делает вид, что верит?) в жизнь после, вытаскивает Морзе из всякого дерьма - с явным неудовольствием, да, но при этом счет спасенных шкур 2:1 не в пользу меченого. Противно и непонятно.
Хороших мальчиков правит только запрещенная дрянь, и то с переменным успехом.
Морзе насвистывает что-то себе под нос, легкими точными (явно наработанными) движениями сворачивая пару косячков - начнем с одного на морду. Тушит сигарету о край подвернувшегося под руку листа и щелчком отправляет его куда-то под кровать, обращает взгляд на Сороку и с усмешкой протягивает ему самокрутку.
- Давай, это расслабляет. А нам с тобой по-другому общаться не получится - ты же рвался меня убить, помнишь?
Меченый щелкает колесиком зажигалки; по изолятору начинает медленно расползаться сладковатый едкий дым. Морзе улыбается, уже не насвистывая - напевая вполголоса.

Маленькая девочка со взглядом волчицы,
Я тоже когда-то был самоубийцей.
Я тоже лежал в окровавленной ванне,
И молча вкушал дым марихуаны.
Бывает, словно весна нагрянет,
И манит неба цветной дирижабль.
Но разве мы крысы, чтобы покинуть
Этот корабль?
Профиль
1328 мая 16:34
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Молчание. Не стану я тебе с этим помогать, ну уж нет, не надейся. Сорока обнаруживает в себе такой запал ехидства, что его хватило бы, чтобы разнести в клочья сразу сотню Mеченых. Впрочем, Морзе отлично справился сам.
Курил ли Сорока-Ворона травку? Нет, не курил. До этого дня  он предпочитал жидкие форматы дурман-веществ, просто из вредности, просто из притягательности пузатого стекла бутылки – в конце концов, просто потому, что хорошие мальчики редко изменяют своим привычкам. Хорошие мальчики не изменяют, они изменяются.
Давай, это расслабляет.
– Давай, – Сорока-Ворона с готовностью отставил лекарство Войца.
Пункт первый: с восторгом обнаружить, что Морзе тоже неловко. Точка. Тире. Точка. Транслирует мат прямо в душу Вселенной.
Пункт второй: наблюдать за Морзе. Сползти на пол и сесть вот здесь, держать самокрутку в пальцах так, а затягиваться сразу, со знанием дела. Не отравит – я твой двойник, я за тобой слежу. Любопытно – не рассказать, но попробовать обязательно, пока не проснулось то самое,  что притихло где-то в груди сипом и тяжестью. Спи-спи. Давай, это расслабляет.
Потрясающе быстрый эффект. Скользит по самой поверхности сознания, соскабливает слой за слоем лёгким поцелуем в темечко: цвет, запах, вкус.
Сорока-Ворона довольно щурится, пригревшись на неожиданном мартовском солнце, бьющим у него изнутри, прямо отсюда – из солнечного сплетения и из косоватой улыбки.
Стараниями Меченого изолятор больше не похож на Клетку: скорее, на несчастного мальчишку, который весь пятнистый от синяков рисованного прибоя. Он пахнет сигаретным дымом, вредной привычкой и травкой. Морзе не похож на чудовище, но чудовищно опасается тишины и этого опасного ничего между ними: нам с тобой по-другому общаться не получится. Либо-либо, либэ, liebe - Сорока сдавленно хихикает. Морзе тоже пятнистый, но как-то неравномерно и в два слоя, у него два вида сигарет (для оргазма и для расслабухи), у него недобрый взгляд и приятный напев. Где-то вдалеке, за сотни миль отсюда, на кровати Морзе, птица встречает взглядом  чернильно-синего себя, плоского и внезапного настолько, что приходится отвернуться и тут же забыть. Пломбир совсем растаял, его сладко слизывать с последней свободной руки, но он всё равно течёт, а тебе уже откровенно пофиг на заляпанные шорты.
– Убить тебя, – выстрелом в упор. – Ты полный мудень, если хоть раз подумал об этом всерьёз. Я – трус и знатный словоблуд, главный потаскун Домовских стен. Это всё, что тебе нужно обо мне знать, чтобы засунуть свои мыльноверёвочные фантазии в одно место.
Кхе-кхе, я здесь, маленький славный косячок. Сорока-Ворона втянул расслабляющий дым. Новая забава пришлась ему по вкусу.
– Кто-то из тамошних говорил мне, что… Знаешь, Со-ро-ка, такие штуки ты должен пробовать в компании старых друзей. Понял, боль-ша-я-пти-ца?
Видящий старательно имитирует Наружный акцент: несвежий, как дыхание тысячи паровозов, и всегда-всегда спешащий. Это кажется ему смешным, действительно смешным, стоящим, мать твою, и он смеётся до кашля и спохватывается, услышав в коридоре шаги. Игра обещала быть забавной. Следующий смешок он выкашливает в подушку, прижимая её к сдавленной спазмом груди, чтобы, о боже, чтобы не спалиться.
Детсадовский страх – если кто-то узнает, что ты претворяешься в сон-час, если тебе вдруг захочется отлить, большая злобная мегера разворошит твоё гнездо и устроит скворечник в углу. Спи-спи.
– Это расслабляет, – мысль как карамельно-полосатый йо-йо на верёвочке. Туда-обратно от точки отсчёта, утомительно-бесконечное движение, всполохи цвета. И всё-таки. – Что у тебя на меня в твоём меченом досье, старый друг?
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
141 июня 15:57
МОРЗЕ
солнце из ноября, дым изо рта в рот
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: Меченые
♦ диагноз: гемофилия, паралич нижних конечностей из-за оссифицирующего миозита
♦ суть: прыгун
♦ метки в деле: I
Морзе
исписано стенок: 1699
вещицы на обмен: +534
Бам!
Травка простреливает сорочий мозг как-то наискось, дает ровно тот эффект, что закреплен в массовом сознании: улыбки, смех, и все такое правильное, словно списано из какой-нибудь убогой книжки, даже хуже - брошюрки, остается только поддаться этому очарованию и сделать снимок на память. Мысленно.
Хотя, конечно, настоящая полароидная карточка с накуренным Сорокой пришлась бы к месту - давай, Морзе, небрежно проставь черным маркером дату, напиши какой-нибудь сентиментальный комментарий и сохрани на память - засунь туда же, куда собирался спрятать тот излишне отдающий (морской) синевой портрет.
Начни собирать собственное досье, в конце концов.
"Это расслабляет" - упрощенное описание эффекта, специально для птенцов-несмышленышей, которым не нужно знать дальше этих рамок. У Вороны глаза красные, немного, самую каплю соленые (не бойся, парень, это всего лишь естественная реакция организма), улыбка - солнечно-глупая. Морзе до смешного такой же. Почти отражение - с той разницей, что знает он чуть-чуть больше. Настолько, что может рассказать всю симптоматику в любом состоянии сознания.
Обострение всех чувств.
Панорамный взгляд на мелкие детали.
Эйфория.
И лишь иногда - повторяю, солнце, лишь иногда - все заканчивается паникой или паранойей.
Это расслабляет только если хочешь расслабиться. Но говорить об этом - лишнее.
"Для своего возраста ты знаешь о наркотиках чересчур много".
Что это? Слышали? Речи Пастыря или кого-нибудь менее существенного, кого-нибудь менее реального?
Морзе смеется в подушку, в подражание Сороке. Им действительно не нужны лишние уши. Не сегодня, по крайней мере - не сейчас.
- Я - мудень, приятно познакомиться, - рыжий вытягивает вперед руку, тут же безвольно роняя ее на пол. - А ты, конечно, та еще шлюха в мире слов, но шлюха далеко не главная. Переоценивать себя нехорошо, дарлинг, - он затягивается, улыбаясь половинкой рта, и думает о том, что в темноте самокрутки превращаются в горящие точки. Походят на светлячков - почти настоящее лето в белой бетонной коробке.
- И мои фантазии не трогай. У самого по осени будут хуже, - бросает Морзе беззлобно.
Замечательное чувство расщепления надвое ползет вверх по позвоночному столбу и впивается иглой в мозг: один из странно притягательных эффектов марихуаны - возможность посмотреть на себя с другой стороны. Вот ты сидишь здесь, лицом к лицу с Сорокой, затягиваешься глубоко и медленно, смеешься до всхлипов и спазмов - и в то же время осознаешь это, понимаешь, что все такое, каким видится, потому что ты обдолбан.
А что чувствуется при маниакально-депрессивном расстройстве?
Меченый знает, что спрашивать о таком было бы слишком гру-у-убо.
- Так мы теперь друзья, да к тому же старые? - в вопросительном удивлении Морзе поднимает брови. Неосознанно фиксирует пятна пломбира на шортах видящего, утомительную пустоту в желудке, собственные веснушчато-узорчатые пальцы - складывает все в коробочку восприятия, взбалтывает и молча проглатывает получившийся коктейль. - Или ты просто вторишь наружной риторике?
Он заинтересованно подается вперед. Пытается Сорока поиграть в близнеца Морзе или ему действительно интересно, что меченый о нем думает - неясно.
Но не отказывать же мальчику в удовольствии?
- Давай посмотрим, - рыжий склоняется над невидимой папкой, с трепетной осторожностью и любовью перебирает призрачные листы. - Черным по белому - ну или любыми другими цветами, как тебе больше нравится, - напечатано следующее: ты моральный садист и больной извращенец, жадный до чужих секретов. А как иначе? Тень - это что-то сродни диагнозу, дружок. Но ты можешь глубоко вдохнуть и расслабиться: у тебя не самая тяжелая форма, возможно, еще можно что-то сделать.
Морзе захлопывает папку - громко бьет по полу, забывая о всякой осторожности. Смотрит на видящего: это тебе хотелось услышать? Да или нет?
- Ты наивный и прилипчивый. А стоит ударить холодам - плаксивый и плотоядный. И - прозвучит эгоистично, но я же мразь, мне позволено, - безумно зациклен на мне. Постоянно хочешь сбежать, но твое любопытство тебя останавливает.
Морзе чувствует, как лицо горит, пылает так, что можно обжечься, потому что последнее верно и в его случае, у него тоже есть такой диагноз: зависимость, и ладно бы это были вещества или сигареты, так нет же - человек.
Не самый лучший для него человек.
Новая затяжка возвращает улыбку и добавляет язвительности на финальный бросок. Морзе пускает дым кольцами и щурится, роняет слова как бы между прочим. Невзначай.
- А еще ты симпатичный, - такой интонацией и с такой ухмылкой (почти сальной), за которые выбивают зубы. По крайней мере, на месте пернатого меченый бы вспылил.
Амиго, но ты же помнишь, что он совсем другого сорта? Не так ли?
Бывает, словно весна нагрянет,
И манит неба цветной дирижабль.
Но разве мы крысы, чтобы покинуть
Этот корабль?
Профиль
152 июня 12:09
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Крышесносные американские горки – рельсы-шпалы змеятся впереди, набирая обороты, вагонетка разгоняется, она вот-вот совершит кувырок мёртвой петли. А потом Сороку-Ворону ждёт головокружительный спуск внутрь. Там – муть без границ, омут, холодящий по самое горло. Сорока-Ворона чувствует, что под ногами у него топь, но лучше об этом не думать, лучше не обращать внимания и – вуаля! – ты уже на другом берегу. Просто затекли ноги – подражание, игра в отражение с Морзе не может не окончиться потерей нижних конечностей. Домздрав предупреждает: злоупотребление Морзе вредит вашему здоровью.
– Ты слишком зависим от смысла слов, дорогой друг. Управляешься ты с ними паршиво, надо сказать, они вываливаются у тебя изо рта. Как крошки за обедом.
Выслушав смачно приправленный монолог Меченого, Видящий подхватывает пантомиму:
– Тот, кто это сочинил, полный урод, лишённый воображения и чувства такта.
То есть, я тоже умею быть ядовитым. Птица соскрёбывает с пола воображаемую папку, листает, качая головой. Он сам не знает, как хочет отреагировать, и трава решает за него. В самом деле, глупо огрызаться на собственную просьбу. – Но врать он точно не умеет. Узнаю почерк.
Сорока-Ворона лавирует в новых ощущениях: вот пол, он холодный, не в смысле безликого прилагательного – слова такие забавные! – пол ледяной, обмораживающий то, что ещё осталось от ног. Зато от Меченого веет духотой, ощутимой и явной, как пульсация крови: призрак смущения – тромб, стопорит и накаляет.
Зациклен? Глупое, бездушное словечко, как будто вырвали с мясом из книжной страницы. Зациклен?! Циклично время, цикличен процесс и механизм – тягучая древесная смола, отходы мимобегущей жизни. А то, что здесь происходит, подвижно, живо и переменчиво: сейчас Сорока чувствует это предельно остро. У этого не может быть названия, пока ты сам не повелишь, куда ему течь – можно схлестнуться во вражде и оттолкнуться, при условии, что переживёшь удар и последующий за ним взрыв сверхновой, можно притянуться и только туже затянуть петлю.

Куда ты меня тащишь? Зачем тебе эта чёртова табуретка?
– Симпаатиичный? – передразнивает Сорока-Ворона столь же масляно, – Это ты ещё не видел, как я ем бананы.
Обычно Сорока так не шутит, но сегодняшний день совсем не подходит для того, чтобы думать о том, что происходит обычно. Концентрация внутривенного хаоса достигла того предела, на котором люди выходят из окон.
– Знаешь, а мне любопытно, – доверительный шёпот с запахом истерики.
В темноте пылающее лицо Морзе обратилось в холодные контуры, полновесные, каменные, высеченные скальпелем ночного слуги. Весь свет вобрал в себя огонёк самокрутки, вобрал, перегрелся, лопнул и осел осколками в глазах напротив. Вакуум летней ночи. Тьма удивительно осязаема, она окутывает и нежит всех четверых: двух глупых мальчишек и их наркотические проекции.
– Любопытно, как это – хорошенько распробовать свою зацикленность. Пользуясь твоей терминологией, дорогуша.
Слова неожиданно обретают цвет и вкус - птица почти уверен, что знает, какова его болезненная связь с Морзе. Он бы проверил, он бы убедился, он бы…
Он забирает самокрутку у Меченого и, выпив последний её дурманный вздох, гасит об пол. Море на случайном листе обзаводится невиданной пепельно-чёрной глубиной. Сорока путает педали и давит на газ, но в конце всё-таки с силой выкручивает руль – припечатывает Морзе невинным поцелуем в уголок рта. И совершенно глупо хихикает. Издевается? Возможно. Ищет границы вечной спутницы Слабоумия? Это больше похоже на правду.
Любопытствует и с маниакальной упорностью загоняет себя в угол.
Пижамная вечеринка продолжается.
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
165 июня 13:11
МОРЗЕ
солнце из ноября, дым изо рта в рот
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: Меченые
♦ диагноз: гемофилия, паралич нижних конечностей из-за оссифицирующего миозита
♦ суть: прыгун
♦ метки в деле: I
Морзе
исписано стенок: 1699
вещицы на обмен: +534
Два висельника в одной петле - явление, противоречащее всем правилам безопасности. Не потому, что шнур может вдруг лопнуть, черт бы с ним, но потому, что убить своего товарища по несчастью раньше времени до смешного просто: достаточно продуманным рывком правильно натянуть веревку.
Сорока и совершает такой рывок, подхватывая начатую Морзе игру во флирт/съем/чтоэтоблядьвообщетакое, затягивает петлю слишком резко: это все, конечно, шуточное, вот, смотри, здесь есть лазейка, и дышать все еще можно (мы же не дойдем до убийства, помнишь?), но от недостатка кислорода мир мерцает и неравномерно меркнет, во рту пересыхает, а все слова самовозгораются и исчезают, не оставляя даже пепла.
А ведь надо что-то ответить Сороке-Вороне, продолжить его неуместно уместную (только за счет выкуренного-выпитого) тупую и пошлую шутку, только вот всего парализовало паникой вперемешку с возбуждением и азартом.
Оказывается, растеряться довольно просто, если против тебя начинают действовать твоими же собственными методами.
Морзе сносит крышу - от непонимания, почему он так остро реагирует на Сороку, от опасной близости видящего, от поцелуя настолько подчеркнуто невинного, что его и поцелуем назвать можно с трудом. Птица бьется током - когда касается и когда смеется, легко и не-пред-на-ме-рен-но, меченый хихикает, эхом вторя птице, только как-то сдавленно и нервно. Вдох, выдох, вдох-выдох, вдохвыдох - возьми себя в руки, вернись в игру, но главное - не наделай глупостей.
Заметка для поиска спокойствия: это не конец, точно будет какое-то туманное после, и в этом после легко можно будет отговориться от своих действий, списав все на дурман-траву.
Но все-таки - не наделай глупостей.
Морзе перестает хихикать - только улыбается (в привычной для себя манере - улыбка острая, граничащая с оскалом, почти злобная). Резко вцепляется в футболку Сороки, притягивая его к себе, второй рукой обхватывает чужое запястье, сжимает его изо всех сил: не вырывайся, и отделаешься только сизым браслетом синяков. Рыжий наклоняется еще ближе - границы личного пространства снесены к черту, неуютно и вместе с тем раскаляюще-адреналиново - и, почти касаясь уха Сороки-Вороны, шепчет с нескрываемой издевкой:
- Это ты называешь "распробовать"?
Не поднимая глаз, Морзе спускается ниже - припадает к шее, оставляя на ней метку, чуть оттягивает кожу зубами, прокусывает ее насквозь - солоно-железно, и следует немного вывернуть Сороке руку - чтобы не удумал сбежать и для странно-садистского удовольствия.
Держу пари, что со стороны это смотрится нихера не сексуально.
Секунды растягиваются в вечность - пьянящее ощущение, безумно хочется забыть все и раствориться только в нем, но...
Стоп.
Что ты, блядь, творишь?
Мысль бьет по нервам разрядом такой силы, что Морзе почти ощущает боль на физическом уровне. Он отстраняется, не подавая виду, смотрит на Сороку-Ворону в упор, не моргая, натягивая на лицо улыбку, - не сомневайся, все идет так, как и было задумано.
Надо было прекратить раньше. Дернуть гребанный стоп-кран и даже не думать влезать в это.
- Теперь ты тоже меченый, - еще получается - спасибо не успевшему выветриться косячку - смеяться искренне, давиться короткими истерическими смешками-всхлипами. Морзе, наконец, отпускает Сороку, отталкивает его ударом раскрытой ладони по грудной клетке и сам валится назад, в противоположную сторону - встречается позвоночником с бортиком кровати. Отрезвляет, не правда ли?
- Не заигрывайся, Сорока-Ворона. С мальчиками тебе не понравится.
Рыжий взбирается на койку, прихватив собственное хмурое молчание, зажигалку и початую пачку сигарет.
- Разбуди, если вдруг захочешь научиться целоваться, - сообщает он язвительно, отворачиваясь к стене и накрываясь одеялом с головой, будто бы здесь нестерпимо холодно.
Еще пару часов после Морзе мешают заснуть паническая дрожь и повторяющееся "Что я, чертвозьми, делаю?".
- Это все из-за дерьмовой травы, - бормочет меченый в полудреме.
Бывает, словно весна нагрянет,
И манит неба цветной дирижабль.
Но разве мы крысы, чтобы покинуть
Этот корабль?
Профиль
175 июня 18:17
СОРОКА–ВОРОНА
сова или жаворонок
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: видящие, тени
♦ диагноз: маниакально-депрессивное раст-во личности
♦ суть: летун
♦ метки в деле: I
Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Морзе играет по правилам: ведётся и перетягивает управление на себя. Изуверская чехарда, уродливая пляска, буги в могильном склепе – веди, отсчитывай шаги, иначе моё время остановится. Теперь они несутся прямо в направлении ближайшего столба – БУМ! – мгновение чистейшей хрустальной боли, мгновение, за которое Сорока-Ворона успел осознать, что он – грёбанный извращенец, способный словить кайф от боли и близости.
Это было ярко и чертовски остро: перец-чили на кончике лезвия-ухмылки. Видящий не может дёрнуться, он ужален дважды – он чувствует, как кровь разносит по телу медвяную росу. Морзе шутит дурно, смеётся совсем уж отвратительно, но настоящий козёл всё-таки Сорока-Ворона. Потому что теперь он тоже меченый, птичка-бирка-на-лапке, мальчик-с-надкусанным-горлом.
Выдох – кажется, он свистит прямо из дыры в шее, так ощутимо пришлась кровавая метка. Вслед за выдохом – вдох, и только потом – ощутимая волна трезвого «блядь, ДА!», которую Сорока сглатывает вместе с подступившими слезами. Что-то совершает горячий кувырок в животе, и Морзе смотрит Сороке-Вороне в лицо. Птица обижен, потому что наказан, птица смущён, потому что видел это со стороны, птица восхищён и… голоден?
Видящий бы ответил (не сомневайся, придурок), Видящий бы вцепился в ржавые патлы, затянул бы в хватке до статического треска и… Больно, больно думать, больно просто представить – абсолютно похотливая боль. Он бы сказал себе – вот главное па! Совершенное в недозволенности, кривое-хромое в технике, но, несомненно, ужасно увлекательное.
Его ведь действительно увлекло. Эксперимент: газировка и мятная конфета. Только он ни за что в этом не признается, нет – птица глухо смеётся, так и не осознав, зачем. Полный провал, прыжок на другую сторону.
Они всё ещё слишком близко, ещё можно навязать и приструнить, но болью отдаёт в руке – хорош захват, заррраза. Азарт угас и втоптан в пол. Они всё ещё слишком близко, но всё-таки неимоверно далеко. Морзе отталкивает, прихлопнув насмерть птичий хилый смех:
- Не заигрывайся, Сорока-Ворона.
Морзе закрывается, защёлкивается, Морзе утекает, спешит на другой берег и там уходит под землю. Сороке не жаль – ему бы сейчас воон той расслабляющей штуки, затяжечку-две, и можно улететь в открытое окно. Морзе прав, с мальчиками ему не понравится. Мальчики, девочки – старая песня, старше, чем все пластинки в мире, он чувствует это нутром, пережившим самое прекрасное унижение. Всё-таки Сорока-Ворона умеет выбирать, клевать только те ягоды, которые спелые и сладкие. С мальчиками ему не понравится, нет, эти ещё не дозрели, но Морзе – единичный случай. Только, кажется, он самую малость ядовит.
Видящий переползает на кровать. Можно я не буду думать, пожалуйста, можно я не буду думать, пожалуйста, только не сейчас, пожалуйста, можно я…
Марихуана, долбаная шлюха, красавица, сука, детка, качает его на волнах и утаскивает во влажные сны.
Хитрые картинки, ублюдочный комикс, подменяющий одно на другое, слова – на лица, а лица – на жирный лоснящийся мат. Сухая рожь в руках, кольцо на вспухшей лапке, прыг-скок по подоконнику, смоляные перья, летят клочки по закоулочкам, разорванные подушки и гора птичьего пуха. Снег? Мордой в сугроб – жарко, пламенно, выпить свою рожу из лужи, расцеловать в обе щёки, вылизать, возлюбить-возненавидеть.
Линялое солнце шмякнулось Сороке на лицо – так пришло новое утро. Оно имело вкус манной каши и было совсем не разговорчивым.
Паучихи оценили ущерб, нанесённый пациентами за ночь: и расплесканное море, и бутылку Войчикова демона, гогот и туманный запах травы. Посовещавшись, они вынесли приговор – в ссылку придурков, и отправили горе-больных обратно на волю, снарядив каждого боеприпасами на случай внезапной чумы. Рекомендованный постельные режим Сорока-Ворона воспринял как личное оскорбление: на секунду ему показалось, что паучихи всё знают.  Но, вглядевшись в лицо простоволосой медсестры, он понял, что ни черта не ведают их слепые хитиновые души. А он и до метки был изукрашен порядочно.
К обеду проснулись дурные мысли и чувства, похожие на подгоревшую корку хлеба: чёрствые, невнятные и почти несъедобные. Это было неприятие, отторжение давешней отравы – речь совсем не про траву, это засос на шее ноет и тянет. Птицу откровенно тошнило плохой игрой, хотя, конечно, никто не мухлевал – от этого было особенно тяжко. Всё по-честному и тебя предупреждали.
Да-да-да. Блядь, ДА!
Сорока подошёл к Морзе в столовой – просто коснулся его плеча «меченой» рукой и тихо сказал:
– Слыхал? Говорят, море совсем стухло без своего главного утопленника.
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться
(Его руки лежат на коленях)
ПрофильE-mail
187 июня 22:06
МОРЗЕ
солнце из ноября, дым изо рта в рот
ссылка на анкету;
хронология; отношения;

♦ статус: воспитанник
♦ место: Меченые
♦ диагноз: гемофилия, паралич нижних конечностей из-за оссифицирующего миозита
♦ суть: прыгун
♦ метки в деле: I
Морзе
исписано стенок: 1699
вещицы на обмен: +534
Все вокруг поворачивает не в том направлении с самого начала.
Начало - это голодное пустоголовое утро, горячая жижа с комочками на завтрак, к десерту - доброжелательное мы вас отпускаем, мальчики, смотри не поперхнись и дополни в мыслях: пока вы не разнесли наше любимое гнездо окончательно. Оно, наверное, и к лучшему: видеть сорочью морду еще пару дней без возможности сбежать попросту опасно - во всех значениях и оттенках этого слова.
Прощальные наставления и миниатюрные упаковки колес раздают в индивидуальном порядке; паучиха - та самая Святая Тереза, неопытность помноженная на плаксивый взгляд оленьих глаз - качает головой и рассказывает, как она искренне верит в исправление Морзе. Тайком отсыпает побольше седативных.
Не такая уж вы и святая, мисс.
Время уезжать и заполнять голову не-Сорокой.
Поначалу получается неплохо: давай, парень, выпей с нами какой-то дряни в честь возвращения, выкури все, чем (не)угощают, и одолжи у кого-нибудь хорошенький Walkman, потому что (слишком воодушевленным голосом): эту кассету надо слушать наедине с самим собой, Морзе.
Рыжий крутит в руках фальшиво-таинственный "Сборник №6" с нескрываемым скептицизмом: очередной рукодельный микс из всего подряд, и будет большой удачей, если там окажется что-то стоящее - но отказывать, вроде как, невежливо.
Сознание вычищено, выскоблено не подчистую, но до простых-понятных мыслей: тебе есть кого трахать и кого любить, так что забудь, разотри в порошок-сожги-развей по ветру.
После обеда по программе море, без птичье-могильных последствий. Морзе все равно перестраховывается: кричащая нашивками жилетка набивается всем самым необходимым (кассеты, плеер, сигареты - в подкладку, пепельницу и успокоительные распихай по внешним карманам) и надевается на голое тело, дополняется уродливым шейным платком (красный всполох безумия в белый горошек) - одеяние для самого обдолбанного клоуна на этой вечеринке.
И снова - поворот не туда.
Сорока прилетает (прилипает?) в столовой, стоит близко-близко, что там стоит - лезет дальше, касается, сука, и что-то от меченого хочет. И - самое интересное - светит засосом, этой чертовой кровяще-ноющей отметиной, перед всем Домом.
Морзе все равно, правда-правда. Просто только неразумный не смог бы сложить два и два. Или ненаблюдательный. Или не интересующийся.
Морзе все равно, правда-правда. Потому что он не скрывает, что обжимается не только с девочками - а вот Сороке-Вороне, видно, не хватает острых ощущений. Или мозгов. Или всего сразу.
– Слыхал? Говорят, море совсем стухло без своего главного утопленника.
Рыжий пожимает плечами и прячет смех в стакане с соком - такая рвано-булькающая замена грубому иди нахуй, детка, иди по-хорошему.
- Ты бы прикрылся, что ли.
Разговор окончен, приговор - не подлежит обжалованию.
Послеобеденное море, по-видимому, лишается опции "никаких ебанных птиц, слышишь?".
***
Морзе катит куда подальше, к старому заброшенному причалу: деревянный настил - песок - скалы - бетон - снова деревянный настил, но уже хлипкий и пожираемый гниением, обрывающийся в зелено-синее водное ничто, в изъеденные ржавчиной остовы. Меченый принюхивается: море, черт возьми, действительно стухло, в воздухе тянет перележавшими рыбьими отходами и спекшимися на солнце медузами. Мысль о том, чтобы делиться с ним плотью-кровью, вызывает приступ тошноты.
- Блядь, Сорока, когда ты научишься следить за своим бедовым языком? - кидаться словами на ветер сейчас гораздо проще, чем говорить в лицо.
Он еще повторит это видящему лично - потому что тот точно притащит свою тушку куда следует и когда следует. Даже если Сороку-Ворону тут никто не ждет.
Дерьмо.
Свою слепоглухонемую надежду на то, что ему удалось спрятаться, Морзе кормит сигаретами (все тот же ментоловый "Лаки Страйк", легкая травянистая вонь от марихуаны в подарок) и "Сборником №6". Кассета заводит до скуки знакомую классику.
Sweetness, sweetness I was only joking
When I said I'd like to
Smash every tooth in your head
Может, правда выбить ему зубы - и дело с концом?..
Рыжий греется на солнышке (щедром до безумия: никто не останется обделенным новыми веснушками и облезающей кусками кожей, уж поверьте), по нарастающей раздражает нутро сигаретным дымом и лишними мыслями. А музыка все кружит и кружит, набирает с каждой строчкой громкости и не свойственной этой песне агрессивности.
Может, что-то не так с пленкой?
Bigmouth strikes again
And I've got no right to take my place
With the human race
- Да к хуям оно все! - Морзе с силой сдирает с себя наушники и тяжело дышит. Нежданная боль стремится проломить череп изнутри. Все из-за музыки - или?...
Меченый замирает и считает до десяти.
Боится лезть в правый карман клоунской жилетки за обезболивающе-успокоительным.
Боится обернуться и увидеть Сороку (который с легкостью может быть и не за спиной, а где-то в другом месте).
Боится - потому что вчера что-то гнилое заползло к нему в кровь и теперь медленно-медленно травит, аккуратно и почти незаметно.
- Ты ведь за мной, да? И стоишь тут давно.
Или нет?
Бывает, словно весна нагрянет,
И манит неба цветной дирижабль.
Но разве мы крысы, чтобы покинуть
Этот корабль?

Сорока–Ворона
исписано стенок: 1143
вещицы на обмен: +598
Небо здесь такое синее, такое глубокое и справедливое – каждому грешнику солнечным мешком по кумполу. Сорока действительно здесь, дурацкая жилетка манит, как далёкий маяк в туманном нигде, птица лежит на песке и внимательно вслушивается в себя. Песок в самом деле пахнет плесенью и мёртвыми водорослями. «Ему нужен дождь», - думает Видящий, щурясь на слепое светило. На небе ни облачка. – «Ему и мне, вымыть зло из червоточин».
- Заткнись, Морзе. Дай мне представить, что шторма не существует.
Он действительно пробует вообразить, как бы это было. Ленивая чёрная гладь, ни всполоха, ни всплеска, белое брюхо сдохшей от скуки рыбины. Сорока-Ворона представляет, как поднимает с земли гладкий камушек и пускает на воду, чтобы прыгал до самого горизонта – «печёт блинчики»; мёртвое море оживает. Напекли уже на целую гору. В одном учебнике он видел картинку, что-то там про войну и ворон: жёлтые человеческие черепа и птицы, их так много, слишком много для простора раскалённой степи. От этого веет такой гнилой тоской, что Сорока взбрыкивает, обнаруживает, что почти задремал. Нет уж, без шторма не то. Без шторма жить совсем в тягость. Сороке-Вороне нужна встряска, потому что совсем скоро здесь вырастет новый Апофеоз войны. Война против будущего вне серых стен.
Вот тут, в районе солнечного (солнечный-солнечный день) сплетения жжёт, бурлит болотным газом – Сорока-Ворона нервно скребёт пальцами грудь, больше похожую на стиральную доску. Или на игрушечный клавесин, сыграй на моих костях, старина. Птица ловит себя на мысли, что был бы не против, чтобы эти пальцы настучали морзянку – такая щекотная мысль, но совсем не смешно, просто немного не по себе.
- Заткнись и не думай, кури свои курилки. Если ты такой умник и знаешь, что мне понравится, а что нет, то уж точно должен понимать, что я тут делаю. Не перебивай, придурок. Так вот, мне это не нравится. Совсем не нравится, да. Стоп. Даже не думай. Заткись, уйми хлеборезку, закрой свой поганый рот. Я знаю всё, что ты можешь сказать, всё знаю, каждую поганую шуточку, запихни-её-себе-в-задницу. Слышишь, мальчик на катафалке, большая птица тебе говорит, что её это раздражает. Большая птица хочет, чтобы ты заткнулся и просто побыл здесь. Ясно тебе?
Ленивым послеобеденным речитативом, но это только притворство. Обман раскроется, стоит только Морзе обернуться – лицо Сороки горит. Уменясолнечныйудар. Сороке-Вороне никогда ещё не приходилось говорить на этом языке – язык, который поймёт только Морзе, корявый, грубый, односложный, звучит хреново и бьёт по ушам. Какой рукожоп записал эту кассету?
У местных штормов рыжие волосы, дурная слава и совсем нет чувства стиля. Дебильная пляжная мода – Видящий машинально тронул платок, которым всё-таки прикрыл боевое ранение в шею. Местные штормы по пьяни переворачивают лодки, сметают песочных человечков, окуривают глупых птиц по всей пятибалльной шкале.
Шаман лежит на песке, он отдался на растерзание справедливому небу, его бубен сыграл с ним злую шутку – этот шторм не закончится никогда. Этот шторм уставился в море и дымит, ему, наверное, тоже сейчас нехорошо – плеер уснул на досках в изножье коляски, «Сборник №6» вхолостую тошнит глянцевой плёнкой.
- Эй, Мор(з)е. Что будет, когда нас всех смоет волной?
Крепко привязанный к кухонной табуретке,
Сидит безумец, который верит
Всему, до чего может дотронуться